Читать книгу "Маньяк между строк - Татьяна Шахматова"

Борис слушал, задумчиво перекладывая шарики какой-то очередной вариации тетриса на своем телефоне. То ли это помогало ему сосредоточиться, то ли успокоиться, то ли все вместе.

Когда Виктория закончила, Борис некоторое время помолчал, а потом уточнил, хитро сощурившись:

– И что ты предлагаешь?

– Только одно – идентифицировать настоящего автора этих писем.

– Но задержанный Шляпник признается, что это он писал. Что ненавидел этих людей из-за несправедливостей, которые они творили. И – Вика, задумайся – убивал их! Он признался, что убивал!

«Шило мочало, начинай сначала», – говорило выражение лица Виктории.

– Он-то признался, а текст – не признается. Там все неоднозначно. Кроме того, Борис, скажи мне, а что у следствия есть кроме показаний больного человека и десятиминутной записи следственного эксперимента. Я тоже не первый день со следственными органами работаю. На вас давят, общество требует расправы, тут еще эти несчастные собаки. Все против этого Шляпника безумного. Но представь себе, если права я, хотя бы на десять процентов. А на самом деле процент вероятности моей правоты гораздо выше. И вот, пока вы судите одного, появляется еще один труп? Или не один? Или даже не появляется, но маньяк на свободе. Нормально?

– У Шляпника мотив.

– Не смеши. Какой?

– Мегаидея. Восстановление справедливости. Он зовет себя Правдорубом.

Виктория расхохоталась.

– Все его соседи по палате зовут себя Наполеонами и спасителями человечества. Что же будем «Наполеона» из палаты номер шесть за пожар в Москве судить?

Борис вздохнул.

– Черт, как же вы, филологи, умеете все испортить. – Следователь помолчал и добавил: – Хорошо, есть способ идентифицировать по этим письмам настоящего автора?

– Нет.

Борис взвыл как от боли.

– Ты совсем охренела? Того нельзя, а этого невозможно?

– Совершенно верно. Если бы мы с тобой играли в шахматы, то пришлось бы констатировать, что мы пришли к патовой ситуации, имя которой «Нехватка материала». Так что либо ищите улики, которые прямо покажут на Шляпника или на кого-то другого, либо ищите тексты, чтобы можно было составить более точный речевой портрет преступника. Пока, кроме парцелляции, никаких повторяющихся черт.

– То есть для развала дела тебе текста хватило, а для помощи тебе не хватает. Действительно – патовая ситуация. Я бы даже сказал, разочаровала ты меня, госпожа филолог. А сколько было понтов: лингвистика точная наука! По одному неверно оброненному слову я вычисляю, что муж изменяет жене! – изгалялся Борис.

Вика вздохнула.

– Ну что вот ты драматизируешь?! Насколько я знаю из репортажей по местному телевидению, мэр города Ставроподольска как раз отчитался, что город вошел в десятку лидеров по организации электронного документооборота, инфо- и госуслуги и тому подобные фортели. Все на электронных носителях, все в базе. Так что будет не так уж сложно запросить из отдела приема заявлений от граждан всех городских служб от прокуратуры до ЖКХ архивы жалоб, поступавших, скажем, в течение года или двух. Начать надо с года, я думаю. Вычленить письма от людей с явными психическими расстройствами. Среди этих писем выделить те, которые написаны от имени несуществующих людей, и вот уже то, что останется, присылайте мне на анализ, я попробую вам помочь.

Борис хлопнул себя рукой по лбу:

– Ах, действительно, не драматизировать! Как все просто! И сроки соблюдены, и людей дополнительных не нужно, и письма точно найдутся, как в книжках: раз и готово. А если нет больше писем?

– Он же кверулянт. Блюститель справедливости и закона.

– И что?

– Кто как не он?! Должны быть письма. Я тебе больше скажу – там на этих письмах и трупы дополнительные могут обнаружиться, которые вроде как несвязанными считались. Может, у вас кто-то и сидит уже. Вместо него. Маньяк-то ведь самый настоящий.

Борис вскипел:

– Я тебя понял, Вик. Там, в Ставроподольске, филологи напрягаются, тут следаки бегают, а ты в своем бултых-отеле с голой задницей и не при делах!

Вика помрачнела и заметила уже довольно холодно, что в разговорах с Борисом случалось с ней крайне редко. В этот раз следователь явно передавил:

– Борис, это не я возбудила уголовное дело на основании самооговора психически нездорового человека. А я, хоть и ваш эксперт, но человек процессуально независимый и свободный, смею напомнить, мое мнение как эксперта не совпадает с мнением следствия. Это не преступление, а моя научная позиция. Так что давай без оскорблений и голых задниц.

Майор Краснов молча поднялся, но на пороге комнаты обернулся и сказал вполне серьезно:

– Вик, опрометчиво поступаешь. Крепко ты меня на этот раз подставила, потому что…

Борис недоговорил почему. Из коридора донесся дикий вопль ярости. Выбежав следом в узенький коридор моей съемной хрущевки, мы с теткой обнаружили страшную картину: китель, который майор Краснов беззаботно бросил на табуретку у входа, был густо полит кошачьей мочой. Филипп постарался прицельно, в единственном заломе-складке образовалось небольшое озерцо, из которого тонкой, но неумолимой струйкой жидкость медленно стекала прямо на распечатанные и заверенные печатями листы подготовленных на экспертизу текстов, привезенных Викторией из Ставроподольска.

Какой тут поднялся крик, передать словами я не берусь. Чувства и желания во мне боролись самые разные, но победило самое глупое: жалость. Перехватив Филиппа под передними лапами, не одеваясь, я выбежал на улицу. Следом с криком «дай его сюда» несся, размахивая мокрым кителем, Борис. Добежав до первого же дерева, я подсадил очумевшее от ужаса животное на ближайшую ветку, где инстинкт самосохранения подсказал ему дальнейшие действия. Кот уверенно заперебирал лапами и к тому моменту, когда Борис догнал меня, Филипп уже дико взирал на нас почти с самой верхотуры, не переставая орать как оглашенный.

– Мне нужны стремянка и топор, – сухо констатировал Борис. Я не стал уточнять, собирается ли он срубить дерево и добить стремянкой кота или имеет на уме что-то другое. В любом случае было ясно, что намерения следователя по особо важным делам Следственного комитета города самые серьезные.

Стремянка имелась, но я, конечно, соврал, что отродясь не держу в доме ничего выше табуретки. Забрав мокрый китель, я клятвенно пообещал, что к вечеру сам привезу вычищенную форму майору Краснову в кабинет. В свою очередь, Борис заставил меня дать еще одну клятву: что ни одна живая душа в отделе не узнает, по какому поводу его майорский китель проходил внеочередную химическую чистку. На том вроде бы порешили.

Документы, равно как и чужое имущество, мой кот описывал отнюдь не впервые, поэтому я знал, что делать. Для кителя у меня имелось забойное хозяйственное мыло с высоким содержанием глицерина, которое почти идеально справлялось с запахом при условии последующего замачивания и двух-трехчасового проветривания на балконе. Что же касалось документов, тут было посложнее: радовало только то, что печати оказались на той части листа, куда влага не попала, а с поверхности урину можно было просто смыть водой, мгновенно поднеся под струю, пока ничего толком не успело пропитаться. Это были фотокопии, поэтому мой эксперимент почти удался.