Читать книгу "Возвращение домой - Шэрон Кендрик"

— Ты был так груб, Дрю, так безжалостен… Как же ты не понял, что я напрягла все свои нервы, чтобы собраться с духом и прийти к тебе на следующий день? Обрести мир!

— Ты задела мою гордость, — просто ответил Дрю. — Унизила меня своей ложью. Я сам испугался своего гнева, боялся того, что мог бы наговорить тебе, что мог бы натворить…

Дженни открыла дверь; на ее лице читалось неодобрение.

— Дженни, можно мне его увидеть? Ну пожалуйста! Объяснить ему…

Дженни покачала головой, повторяя про себя все, что ей, несомненно, наговорили о ее лучшей подруге.

— Шелли, он не захочет с тобой говорить. Он принял решение. Он сказал, что не хочет больше никогда тебя видеть.

— Вот… — Со слезами на глазах Шелли принялась стягивать с пальца тоненькую золотую полоску с маленьким бриллиантом. Наконец ей это удалось. — Верни ему кольцо.

— Он не возьмет.

— Тогда пусть расплавит его! Или сохранит — как воспоминание о ловушке, в которую он, к счастью, не попал!

По городку поползли слухи, и даже мать не могла разговаривать с Шелли иначе как с видом тяжелобольной. О Шелли шептались на улицах, а наиболее решительные молодые люди из окрестностей очень ясно давали понять, что дурная слава бежит впереди нее.

Даже Джефф, несмотря на то, что получил значительную выгоду от продажи автомобиля, осуждал ее. Ему нравился Дрю. Он нравился всем. Это усугубляло тяжелое состояние Шелли.

Шелли оказалась парией, изгоем, на краю пропасти. В отчаянии она извлекла бежевую карточку Марко. На ее обороте был записан номер его лондонского телефона.

— Если захочешь увидеться, звони, — мурлыкал он при прощании.

Она уехала в Лондон, где почувствовала себя потерянной и очень маленькой. И нелепой в своих нищенских тряпках рядом с Марко в фойе отеля, выстроенного с учетом всех требований роскоши.

Он заметил, что душа у нее не на месте, уже по тому, с каким безразличием она смотрела на стоящую перед ней фарфоровую чашку с чаем.

— Давай прокатимся, — неожиданно предложил он.

Он вывез ее из города, остановил машину у реки, и там она рассказала ему обо всем, что произошло. Некоторое время они сидели в молчании.

— Как ты хочешь поступить? — спросил наконец Марко.

— Не знаю.

Неужели этот растерянный голос принадлежит ей?

— Значит, между тобой и этим Дрю все кончено?

— Наверняка, — безразлично отозвалась она. — Он нас видел.

Марко сказал что-то по-итальянски, и хотя Шелли в то время не знала ни слова на этом языке, но все равно поняла, что Марко выругался.

— Может быть, мне стоит с ним поговорить? Если я возьму ответственность на себя? Я бы ему сказал, что на мгновение не смог удержать себя в руках, но не более того.

— Поговорите, если хотите, чтобы он разбил вам лицо.

Он положил на руль руки, затянутые в тонкие черные перчатки. Должно быть, эти перчатки стоили столько, сколько Дрю зарабатывал за неделю.

— Ведь ты девственница.

Это прозвучало как утверждение, а не как вопрос.

— Да. Да, да.

У него вырвался вздох. Шелли заметила, как его руки с силой сжали руль, а потом он коротко кивнул головой, как будто принял некое решение.

— Расскажи мне о себе, — попросил он. — А потом будешь решать, поедешь ты со мной в Италию или нет. — Он повернулся к Шелли и подарил ей ослепительную улыбку. — Слово за тобой.

У молодой, отчаявшейся девушки не было выбора.

— Мадам?

Официант принес им первое блюдо. Шелли уставилась в свою тарелку, пряча подступившие к глазам слезы. Лишь через несколько секунд она осмелилась взглянуть на Дрю.

Видит ли он се боль? Ее раскаяние? Почему он так внимательно разглядывает ее? Потому что не знает, как она поведет себя в следующую минуту?

— Вспоминать всегда больно, — заметил Дрю.

— Очень.

— Разве ты не догадывалась, — тихо начал он, — что с твоим возвращением в Милмут оживут все воспоминания? Шелли, как ты себе представляла жизнь здесь?

— Не знаю. У меня не было времени подумать. А если бы и было, я бы, наверное, все равно приехала. Я не могу вечно убегать от того, что я натворила. Мне надо наконец встать лицом к лицу с воспоминаниями и прогнать их. Дрю, наверное, пора похоронить прошлое — раз и навсегда.

— Каким же образом?

— Принять, что я, вероятно, ускорила мамину смерть… — Слова застряли у нее в горле. — Я разбила ее сердце…

— Нет, Шелли! — решительно запротестовал Дрю. — Ты за многое можешь себя казнить, но не за это. Смерть твоей мамы была пусть преждевременной, но естественной. Так утверждали все врачи.

— Но я год не приезжала и не видела ее! — застонала Шелли. — А когда приехала, было уже поздно: она лежала в коме и не могла меня выслушать!

— Ты не могла предвидеть, что так случится, — горячо возразил Дрю. — Вспомни, я уезжал из дома на три года. Что-нибудь подобное могло произойти и в моей жизни. А тебе не повезло.

— Да.

Он негромко окликнул се, и она подняла на него глаза.

— Что?

— Твоя мать смирилась с твоим бегством, Шелли. — Его улыбка была почти ласковой. — Все матери так поступают — когда начинают сознавать, что им не дано самим устроить жизнь детей.

— Откуда ты это знаешь?

— Знаю. Она сама мне сказала.

— Правда?

Он кивнул.

— Да, это правда.

— О-о. — Ей как будто стало чуть легче. — Все равно мне очень жаль, что все так вышло.

Дрю усмехнулся.

— Мне тоже.

— Я должна была…

— Тсс! — Он повернул голову, и свет свечи по-новому осветил его черты. — Сожалея о сделанном, мы ничего не в силах изменить. Нам придется иметь дело с тем, что случилось на самом деле.

— Ох, Дрю!

Он задумчиво поглядел на Шелли и сказал только:

— Ешь суп.

Дрю не произнес больше ни слова, пока Шелли сосредоточенно ела с видом человека, только что узнавшего, что такое голод. Именно сейчас ей действительно необходимо было поесть.

Все годы он воображал себе возможные варианты их встречи. Если он увидит ее снова. Он не мог полагаться на эти смутные прогнозы — несмотря на свои глубокие чувства, несмотря на слова, сказанные ему матерью. Он предпочел бы абсолютное равнодушие, но даже в самые горькие минуты знал, что это нереально.

Его воображение рисовало ему Шелли с итальянцем и по меньшей мере с одним ребенком. Идиллические отношения — в том смысле, в каком отношения других людей всегда кажутся идиллическими. Крушение надежд, уязвленная гордость — годы спустя все это стало восприниматься как опыт.