Читать книгу "Фотограф - Пьер Буль"

Сейчас Турнетт всецело погрузился в подготовку своей композиции. Он то и дело менял положение розы. Добавив немного воды в вазу, отступил назад, надел другие очки и тут же с раздражением снял их. После недолгого осмотра цветка он бросился к окну и несколько раз поправил складки шторы. Затем переместил ширму и стал поочередно смотреть на розу через различные оптические приборы, в том числе совсем незнакомые Гору. Казалось, Турнетт был чем-то озадачен, и на его морщинистом лице появилось выражение крайней сосредоточенности. Схватив один из фотоаппаратов, он стал искать наиболее удобную для правильной наводки точку, приемлемый для съемки угол, но, похоже, у него ничего не получилось. Он то пытался забраться на табуретку, то опускался на четвереньки; вынужденный несколько раз останавливаться и перевести дыхание, он использовал эти передышки, чтобы заменить цветной светофильтр, проверить фокус, уточнить композицию или в очередной раз поменять освещение, которое, очевидно, его не удовлетворяло.

Погруженный в эти занятия, он, однако, не молчал, а дрожащим голосом произносил короткие фразы; часто они были цитатами из французских и зарубежных авторов, классиков, писавших о фотографии, и представленных в его библиотеке исчерпывающим образом. Эта появившаяся у него с возрастом привычка иногда раздражала Гора, но сегодня он слушал старого фотографа с особым вниманием.

— In a perfect photograph, there will be as many beauties lurking unobserved as there are flowers that blush unseen in forest and meadows[1].

— Кто это сказал?

— Американский писатель Оливер Уэнделл Холмс. В 1859 году. Он одним из первых разглядел возможности фотографии.

Турнетт снова засуетился, сменил очки и, наконец, решил сделать перерыв.

— Но Холмс видел не все. Он даже не сумел увидеть главного. Способность фотоснимка выявлять детали, которые в реальной жизни человеческий глаз не замечает. Обычно говорят, что фотограф должен заранее видеть целостную картину, которая останется запечатленной на будущем снимке. Но видеть и даже предвидеть — это еще далеко не все, этого без особого труда может добиться обыкновенный опытный любитель. Главное для нас, Марсиаль, — это творить. Творить, ты понимаешь меня? Это как раз то, чего раньше не понимали. Да и теперь многие все еще не понимают. Речь идет не о том, чтобы рабски копировать… Я не люблю этого слова — «фотография». Оно уничижительное. Фотограф должен быть творцом в такой же степени, как и художник. Я знаю, ты будешь мне возражать…

— Конечно, буду. По той простой причине, что часто этого невозможно достичь.

— Невозможно! — с возмущением воскликнул старик.

Гор знал эти аргументы наизусть и развлекался тем, что поддразнивал своего наставника, чтобы раззадорить его еще больше.

— Это сегодня легко для вас и в какой-то мере для меня. Но это невозможно для фоторепортера, который должен мгновенно запечатлевать событие, в большинстве случаев неожиданное, непредсказуемое. Приходится радоваться уже тому, что удается точно зафиксировать его…

— Неверно! — взревел старый Турнетт. — Всегда существует возможность, ты меня слышишь, всегда, даже когда имеешь дело с неожиданно возникшей сценой, есть возможность преобразить реальность, преодолеть ее границы. Это то, что отличает настоящего художника от хорошего ремесленника. Так вот, например, я…

Раздражение заставило его отказаться от намерения продолжить свою работу, он закрыл окно и убрал аппаратуру.

— Сегодня не получится, — пробормотал он. — Свет плохой. Попытаюсь завтра… Так вот, я, значит, говорил, что художник, достойный называться художником, должен работать так, чтобы его фирменный знак угадывался на любом, даже на самом мимолетном снимке. Не веришь? Послушай. Ты помнишь мою фотографию Сандры?

Марсиаль Гор вздрогнул. В свое время эта фотография стала сенсацией, и о ней до сих пор вспоминали в профессиональных кругах, хотя ее автор давно уже был забыт. Она вызывала зависть у всех репортеров того поколения, к которому принадлежал Турнетт.

Сандра была одной из самых знаменитых актрис мирового кино, отличавшаяся необыкновенной красотой, редким талантом и известная своими любовными связями. Находясь на вершине славы, точнее, оставив эту вершину немного позади, она, похоже, стала жертвой приступа безумия и, поднявшись на крышу одного частного особняка, где обычно жила, когда приезжала в Париж, Сандра постояла там несколько минут, раздумывая, — за это время на тротуаре возле дома успела собраться толпа зевак — а потом бросилась вниз и разбилась.

Турнетт, который бродил наудачу вокруг дома, подкарауливая знаменитую актрису, в момент ее падения оказался в первом ряду. Тогда-то он и сделал этот кадр, признанный выдающимся из-за необычайно выразительного взгляда кинозвезды. Сандра умерла несколько мгновений спустя.

— Ты никогда не задумывался над выражением ее глаз, которое мне удалось тогда уловить? Ты не спрашивал себя, чем оно было вызвано?

— Все же вам очень сильно повезло. Случай привел вас на ту улицу и позволил запечатлеть ее последний взгляд.

— Дитятко ты неразумное!.. Повезло? Случай? Что касается моего присутствия на той улице в подходящий момент, то это, конечно, везение, хотя сам я скорее назвал бы это чутьем. Но этого же недостаточно. Другим ведь тоже везет. И другие тоже могут обладать чутьем. Другие тоже могли бы заснять взгляд умирающей кинозвезды, но только понимаешь, то был бы совсем другой взгляд.

Глаза старика сверкали необычным блеском. Он был возбужден воспоминанием о своем успехе, и в его голосе, в его горячности появились какие-то торжественные нотки.

— Это выражение, которое придало ценность моему творению и благодаря которому снимок был растиражирован по всему свету…

Турнетт нисколько не преувеличивал. От взгляда Сандры исходило какое-то почти сверхъестественное сияние, это была поразительная смесь тревоги, страдания и отчаяния, одно из тех загадочных явлений, которые возбуждают толпы, трогают наивные души и души пресыщенных людей, вызывают приступ лихорадки у главных редакторов газет и журналов, толкают их на безрассудные действия, заставляют дрожащей рукой снимать телефонную трубку, чтобы приказать печатникам немедленно остановить изготовление почти законченного номера, перетряхнуть, если потребуется, сверху донизу всю верстку только для того, чтобы поместить великолепный фотодокумент на первой полосе. Марсиалю Гору ни разу не удавалось добиться подобного триумфа.

— Это выражение моих рук дело, — продолжил тем же тоном Турнетт. — Без меня оно никогда бы не возникло. Это я сотворил его. Только благодаря мне, благодаря Арману Турнетту, просто оригинальный снимок стал уникальным, сенсационным.

Оказавшись во власти воспоминаний, старый фотограф понизил тон и продолжил глухим голосом, повернув голову к Марсиалю, не сводившему с него глаз.