Читать книгу "Апокриф - Владимир Гончаров"

Вот, скажем, художественная одаренность и поэтическая направленность натуры Нониа не вызывала никаких сомнений. Вместе с тем, все это выражалось у него в каких-то инфантильных формах. Причиной тому были разбросанность и недостаток трудолюбия, которые совершенно определенно мешали отлить заложенные в молодом человеке задатки многообразных талантов в более или менее выраженные слитки умений и навыков. Вот, например, он сочинял неплохие стихи. Они могли бы быть просто великолепными, поскольку богатое воображение Нониа нередко выплескивало из своих недр замечательной красоты метафоры, но на скучную черновую работу, требовавшую отточить форму, выверить размер или рифму, его уже не хватало. Бриллианты поэтики выходили из-под его пера со сколами и ненужными включениями, то есть далеко не высшей чистоты. С тем же результатом он пытался заниматься прозой. Здесь его продукция оказалась представленной тремя или четырьмя рассказами, оставшимися в черновиках, и двумя неоконченными романами, один из которых заглох на пятнадцатой странице, а другой — на третьей. Обладая неплохим слухом, Нониа неоднократно брался осваивать музыкальные инструменты, то, прибегая к помощи преподавателей, то, используя самоучители, но почти нигде не продвинулся далее стадии «постановки руки».

Между тем честолюбие его кипело, воображение услужливо рисовало картины славы и признания до того реальные, что порою, выныривая из чудесной купели своих мечтаний на поверхность обыденности, он с удивлением озирался вокруг, не понимая, куда, собственно, все делось?

В свое время он закончил школу еле-еле на средние баллы, поскольку учился, что называется, из-под палки. Нудная дидактика учебного процесса наводила на него страшную тоску и рождала труднопреодолимое желание сбежать с уроков, что он и проделывал весьма регулярно, отчего заслуженно считался одним из самых неисправимых прогульщиков. Родители, конечно же, хотели, чтобы Нонна продолжил образование, но с такими результатами тестов, которые он имел, на что-нибудь престижное рассчитывать было трудно. Карьера врача, ученого, или, на худой конец, юриста ему явно не светила. Чтобы только успокоить отца и мать, молодой человек поступил в колледж, где готовили специалистов в области коммунального хозяйства: всякие там водопроводы, фильтры, канализационные системы, электрика да лифты. В общем-то, если подойти к этому делу серьезно, тоже весьма респектабельно и при определенной удаче даже доходно. Однако, как и следовало ожидать, Нонна смог вынести пытку чертежными инструментами, изометрическими проекциями, расчетами давления, напряжения, сечения, фланцевыми соединениями, регламентами безопасности работ и прочими столь же увлекательными вещами лишь в течение одного семестра, к концу которого стал появляться в колледже все реже, на сессию вовсе не вышел, вследствие чего был безжалостно и совершенно справедливо отчислен. Родителям пришлось смириться с тем, что их сыну придется приискивать себе способ пропитания, не требующий большой квалификации.

Сам же Нонна полагал, что такая профессия ему известна. Писатели и поэты — вот те баловни судьбы, успех которых практически никак не связан со специальным образованием. Ни один из по-настоящему великих представителей этого счастливого племени совершенно точно не имел удостоверения учебного заведения, которым бы подтверждалось такое его предназначение. По наблюдениям Нонна, как-то так выходило, что настоящий писательский или поэтический дар давался кому угодно: врачам, архитекторам, шпионам, титулованным бездельникам, профессиональным воякам, забубенным люмпенам, иногда даже государственным цензорам, в общем, лишь бы кому, но только не людям с дипломами филологов. Главными же образцами для подражания и опорою надежд молодого человека являлись биографии двух всемирно известных литераторов. Один из них (отечественный) пришел к писательству из полунищей семьи, через грязную и предельно грубую жизнь простого матроса промыслового судна, и дополнил копилку впечатлений скитаниями в армии бесприютных и вечно пьяных бродяг. Другой (зарубежный), в силу раннего сиротства и жестокости нравов прошлого времени вытолканный из детства прямо во взрослую жизнь, называл своими «университетами» обитание в самых низах пролетарской среды и вынужденные путешествия в обществе разнообразной голи перекатной в поисках работы и пропитания. Ни тот, ни другой не обучались на филологических факультетах и добились всего исключительно самообразованием и природным талантом. Оба они в свое время стали самыми высокооплачиваемыми писателями — каждый у себя на родине, а именем одного из них даже был назван литературный институт.

Надо ли говорить, что Нониа подозревал в себе писательский дар, а интенсивное и бессистемное чтение считал возможным принимать за самообразование. Чтобы заложить фундамент будущего успеха, оставалось только набраться впечатлений.

Отчасти следуя примеру своих маяков, он нанялся матросом на круизный лайнер, отправлявшийся в далекий рейс на Срединный Архипелаг. Собственно, матросом он только назывался, а по сути был разнорабочим: грузчиком, уборщиком технических помещений, мойщиком стекол и чистильщиком «медяшки». Регламент плавучего острова развлечений требовал, чтобы младший технический персонал как можно меньше маячил на палубах в свободное время, а вступать в неслужебные контакты с гостями строго воспрещалось. Так что увеселительное кому-то плавание, для Нониа обернулось изнурительно-однообразным ползаньем с разнокалиберными щетками по самым грязным закоулкам корабля — в рабочие часы, а в свободные — унылым заключением в кубрике под нижней палубой, из единственного иллюминатора которого не было видно ничего, кроме однообразно несущейся вдоль борта вспененной воды. С таким же успехом, не выходя из дома, можно было бы наблюдать струю, бьющую из крана в ванной комнате. Достаточно колоритных личностей, обещавших стать прототипами героем его будущих литературных шедевров, в этом месте тоже не наблюдалось. В основном, здесь обитали люди среднего возраста, давно расставшиеся с честолюбивыми мечтами или никогда не имевшие таких, привыкшие тянуть постылую лямку ради относительно приличного заработка. Интересы и разговоры их касались, в основном, отработанных часов, предполагаемых выплат, выгодных покупок в беспошлинных зонах, курса валют, беспредела таможенников и наиболее эффективных средств для лечения венерических заболеваний. К тому же оказалось, что Нониа довольно сильно подвержен проявлениям морской болезни. Самая небольшая качка выводила его из строя, бросала в койку, лишала заработка и премиальных…

* * *

Через две с половиной недели всех этих нравственных и физических мучений, так и не добравшись до экзотического Срединного Архипелага, Нониа списался на берег в одном из портов Султаната Зати-Саб, имея на руках минимальную сумму денег, позволявшую надеяться на возвращение домой при помощи консульского учреждения НДФ. Консульство, однако, его не дождалось. Недалеко от порта, в парке, вблизи городской набережной, на залитой солнцем травяной лужайке, в тени пышных субтропических деревьев Нониа натолкнулся на группу, человек в двадцать парней и девушек, о которых сразу подумал, что это студенты-туристы и что они явно с севера континента, то есть почти земляки. Всем им было, наверное, немного за двадцать, хотя многие из ребят явно взрослились, маскируя свою молодость вольно росшими бородами и буйными космами «причесок». Облачения их составляла очень небогатая и чрезвычайно пестрая одежда, которую придирчивый стилист непременно обозвал бы обносками и лохмотьями. Их багаж — разнокалиберные и разновозрастные рюкзаки или даже просто большие холщевые сумки — образовывал небрежную пирамиду, вокруг которой молодые люди свободно расположились на отдых в самых беззаботных позах и, в большинстве своем, с увлечением предавались беседе, за исключением одной только парочки, которая самозабвенно целовалась.