Читать книгу "Лучший приключенческий детектив - Татьяна Дегтярёва"

у нас нормальные отношения…

— Геннадий Семенович, если честно, вы решили обратиться за помощью к Осмоловскому, а если по-другому, заказали ему Радецкого потому, что сами пользовались услугами этого заведения?

— А кто этот Осмоловский? Я с ним не знаком. О «Приюте пилигрима»…

— В миру, для самых посвященных, он еще и «Приют девственниц». Почему его так называют, вы, конечно, догадались. Я ведь уже рассказал вам, что там делают с невинными девочками, по существу, малолетками, подростками.

— Да, конечно. Но, Эд, об этом «Приюте» я никогда и слыхом не слыхал.

— Тогда как получилось, что этот очень специфичный заказ вы разместили именно там?

— Мне подал эту идею один человек, имя которого я, конечно, вам не назову.

— И напрасно. Рано или поздно его личность установят. Не вы назовете, так другие это сделают. Замечу, что следствие ведет городская прокуратура. Если не верите, позвоните, узнайте — там есть следователь Вальдшнепов. Имя-отчество — Владимир Юрьевич.

— Все так серьезно? — пробормотал Лаврухин.

— Более чем. Речь ведь — об убийстве.

— Хорошо, я скажу, кто это. Покамистов Платон Платонович. Художник, известный портретист. Он рисовал мой портрет, и…

— Дальше не рассказывайте. Я знаю, что именно в мастерской у Покамистова и состоялось знакомство Радецкого с вашей женой, переросшее затем в любовь. Меня интересует, при каких именно обстоятельствах он подал вам эту…идею.

— Просто… выпили как-то по рюмке-другой коньяка, и я, будучи в дурном расположении духа, высказался в том роде, что лучше б не заказывал ему свой портрет. Вот так, слово за слово, и…

— И он вам предложил выставить Радецкого перед Ксенией Витальевной как старого грязного развратника?

— Платон Платонович сказал, что все берет на себя. От меня потребовалось лишь оплатить его услуги.

— И сколько, простите за любопытство, вы ему отвалили?

— Семь с половиной тысяч евро. Какую-то часть, полагаю, он взял себе, остальное отдал исполнителям.

— Вы понимаете, какие чувства я испытываю сейчас по отношению к вам? Тем не менее, спасибо за откровенность. А как вы, Геннадий Семенович, ответите за содеянное… В стране, конечно, сейчас беспредел, но есть предел даже и беспределу.

Женя-секретарша, когда я выходил из кабинета Лаврухина, по привычке выставила напоказ свои умопомрачительной длины ноги, однако я не обратил на них абсолютно никакого внимания.

* * *

— Владимир Юрьевич, сделайте одолжение, допросите Арсена и узнайте, кто с ним и Фоминым позвонил в квартиру Радецкого. Я, в принципе, уже знаю, кто это, но хочу утвердиться в своей догадке.

— Знать и догадываться — не одно и то же, Эд, — назидательно сказал Вальдшнепов.

— Извините, но я специально оговорился — «в принципе».

— Не обижайтесь, Эд, это я так, к слову. Хорошо, я выполню вашу просьбу. Да, установлено, кто выстрелил в вашу помощницу Зою — это Сагайдак. Он погиб в этой автомобильной сшибке, именно в его руке был зажат пистолет. Баллистическая экспертиза установила, что пуля выпущена именно из него.

«Гореть ему в аду, человеку-пиранье!», — с ненавистью подумал я.

— И еще. «Приюта пилигрима» больше не существует. Все, причастные к преступлению, а они совершались не один год, арестованы.

Зоя, маленькая моя темноглазая девочка, как же я не уберег тебя! Я ведь попросил тебя: «Пригнись!» И не заметил, когда ты выпрямилась, чтобы обернуться и посмотреть назад, чтобы оценить степень опасности, чтоб, если надо, прикрыть меня собой. Догадываюсь, что творилось в душе ее родителей вчера на ее похоронах, но они оказались воистину благородными людьми, ни словом не упрекнув меня, виновного в смерти их дочери. А я… До конца дней своих я буду казниться тем, что Зоя погибла из-за меня, из-за моего ослиного упрямства — пусть бы эти ублюдки и сейчас топтали землю, лишь бы Зоя была жива. Раньше об этом надо было думать, раньше, когда ослик в тебе мотал мордой.

Значит, Покамистов! Именно его, как понимаю, и имели в виду средневековые арабы, утверждая: «Бойся людей с голубыми глазами!» Ерунда, конечно, но именно это суеверие я опять вспомнил, припарковывая свою «Ауди» у дома, где располагалась мастерская портретиста. Напрасно прождав полдня сообщение от Вальдшнепова, я решил все-таки нанести визит Платону Платоновичу, старому приятелю моего дяди. Уже прикоснулся к кнопке звонка, как позвонил Владимир Юрьевич.

— Эд, Арсен показал, что с ними в ту ночь был рыжеволосый пожилой господин с голубыми глазами. Именно ему во втором часу ночи открыл дверь Модест Павлович. Этого человека Арсен не раз видел в «Приюте пилигрима». Тот любил проводить там время на третьем этаже.

— Благодарю вас, Владимир Юрьевич. Минут через сорок я продиктую вам адрес, по которому вы сможете арестовать этого подонка.

— Надеюсь, на сей раз обойдется без эксцессов?

— То есть, без перестрелки? Не волнуйтесь, все будет хорошо.

Покамистов встретил меня очень приветливо, и выглядел он, надо признать, очень свежо. Молодец, поддерживает форму, хочет оставаться сильным и крепким мужчиной. Не исключено, что именно для тех целей, о которых мне минуту назад стало известно.

— Эд, дорогой, какими судьбами? — вскричал он, растопыривая руки для объятий и словно не замечая, что я холодно уклоняюсь от них. — Совсем забыл старика! А я заканчиваю очередной портретец! Бьюсь над последними мазками.

— Это вы угадали. Точно — последними. Хотя кто знает… Может, еще кого и напишете. Начальника тюрьмы, например, или какого-нибудь вора в законе.

— Эд, что с тобой? Откуда такой черный юмор?

— Если бы юмор, — покачал головой я. — Но вы держитесь молодцом, Платон Платонович. И правильно поступаете, потому что стареть вам нельзя. Не собираетесь ли в «Приют пилигрима», на третий этаж, к девственницам? А вообще-то, знаете, не поверю, что обходитесь без «виагры».

— Эд, что ты мелешь? — перешел на шепот Покамистов, хотя прекрасно уразумел, к чему я клоню. На лбу его проступила мертвенная бледность, голубые глаза потускнели, точно враз выцвели.

— Давайте не будем ломать комедию, — поморщился я. — Ответьте мне только на один вопрос: почему вы решили отдать Радецкого в руки шантажистов? Не из-за горячей же симпатии и глубочайшего сострадания к Геннадию Семеновичу Лаврухину, и не из-за денег же, конечно, хотя они никогда не помешают. Денег у вас много, в конце концов их хватило бы до конца жизни оплачивать дорогостоящий товар — девственниц. Я знаю также, почему вы позвонили той ночью в квартиру Модеста Павловича. Итак, чем вам не угодил Радецкий? Быстрее, потому что мне трудно дышать одним воздухом с вами!

— Садись, Эд, — от губ Покамистова отхлынула кровь, и на них отчетливо проступили коричневые пятнышки.

Я внял его приглашению, он тоже, медленно, правда, сгибая коленки,