Читать книгу "Золотое колечко на границе тьмы - Владислав Крапивин"

Я привязал Галку у почты, забрал там пачку писем и газет. Потом завернул в сельмаг и завел с продавщицей Мариной деликатный разговор насчет т о г о с а м о г о товара. Сперва Марина клялась, что “ничего такого нет, потому что во время уборки запрещено, а про студентов упреждали особо”.

— Ну, Мариночка! У Валерки же день рождения. Ты же всегда такая добрая…

— Ох, будет мне из-за вас… На, смотри, только вот такое. Мужики ругают, говорят, что шибко сладкое… — И дала мне четыре бутылки мандаринового ликера.

Этот ликер мы в тот же вечер выдули в честь Валеркиных именин. Девчонки почти не пили, и на каждого из нас, парней, пришлось почти по бутылке объемом ноль семьдесят пять. Сладкая цитрусовая жидкость, несмотря на крепкие градусы, пилась легко. В полночь приехал на мотоцикле бригадир Васильич, у него была четвертинка, и он братски поделился этим запасом. Последние капли уложили нас наповал.

А утром я впервые в жизни познал, какое бывает у человека состояние, если он пил "без царя в голове". И три моих собутыльника тоже постигли всю меру страданий. В том числе и сознательный Папин.

Ой-ёй-ёй! Ай-яй-яй! Как плыла и качалась под нами земля, как просилось наружу все нутро, как бухала и взрывалась адской болью распухшая голова!

Хорошо еще, что с ночи накатил проливной дождь. Ни одна машина не могла добраться до нас по скользким дорогам — ни зерно привезти на ток, ни забрать нашу компанию на турнепсовое поле. Мы, раздетые по пояс, выбирались из мазанки, упирались ладонями в стену и подставляли спины и головы под спасительные струи.

Девицы подавали из дверей язвительные реплики, а Галка иронически поглядывала на нас из-под навеса, не забывая опускать морду в торбу с овсом…

Ну ладно, а при чем тут луна? — может спросить дотошный читатель. Уж если ты, уважаемый автор, взялся развивать “лунную тематику”, то не уходи в сторону.

Я стараюсь не уходить, но воспоминания часто отвлекают то на одно, то на другое.

А луна здесь при том, что в ту пору она после долгого новолуния набрала наконец силу и — круглая, белая, удивительно большая — сияла над хакасской степью с необыкновенной, прямо космической силой.

Она смотрела с зеленого неба в наше квадратное, с переплетом крест-накрест, оконце. Чтобы полюбоваться ею, девчонки и мы откидывали одеяльные занавеси.

В такие ночи тянет на мистические разговоры. А посреди пустой степи, где много таинственных курганов, — особенно.

Про курганы ходили среди местных жителей всякие легенды: о мертвецах, кладах и бродячих духах. Была в их числе легенда про белого коня. Шурик слышал ее от какой-то бородинской старухи и однажды лунной ночью пересказал нам.

Речь шла о том, как в древние времена хоронили какого-то князя и по обычаю хотели закопать на его могиле коня, но жеребец вырвался и ускакал в степь. Вот с тех пор в полнолуние он и является людям. Кому явится — тот уже не жилец на этом свете.

Девчонки повизгивали, притворяясь испуганными. Валерка деловито спросил:

— А этот конь, он дух или по-прежнему пребывает во плоти?

— Не знаю, — сказал Шурик. — Какая разница?

— Для нас никакой, а вот для Галки… Если во плоти, то явится он к ней в такую вот ночь, и совхозное поголовье может пополниться жеребеночком.

Девочка Таня, самая строгая из всех “химичек”, сказала, что Валерка циник. Всегда испортит поэтический настрой. Тот возразил, что белый жеребеночек — сплошная поэзия.

— Подойдет ласковый, глянет в окошко: дайте корочку хлебца, девочки…

— А-а-а! — хором завопили девицы. Потому что в этот миг посеребренная луной конская морда и правда показалась в окне.

Хотите верьте, хотите нет, но за окном на самом деле стоял белый конь. Причем, не жеребеночек, а вполне взрослый. Когда мы, четверо парней в трусах и майках, выскочили под холодное лунное небо древней степи, белый, как лебедь, призрак встретил нас дружелюбным пофыркиванием. Убедившись, что от призрака вполне по-земному пахнет конским потом, погладили мы его жесткие бока, потрепали гриву. Затем отвели пришельца под навес и привязали рядом с Галкой. Та отнеслась к данному факту положительно, ей чужды были мистические настроения.

Мы вернулись в мазанку и сообщили, что конь пришел не просто так. Он, якобы, признался нам, что по приказу своего помершего хозяина ищет среди приезжих девиц красавицу, чтобы унести ее в потусторонний мир, в супруги древнему князю.

Девчонки опять начали повизгивать.

— А вы-то чего волнуетесь? — спросил “циник” Валерка. — Вам же объяснили: нужна красавица.

Наши комсомольские подруги швырнули в нас подушками. Плакат с патриотическим призывом полетел на пол, лишив нас единственного прикрытия. Мы покаянно заорали, что сдаемся, но, конечно, спать уже никому не хотелось. Отдавая дань лунной степной экзотике, мы спели “Караван”.

Исполняется эта песня так. Хор сдержанно и ритмично повторяет:

Джим-бам-бала-бала, Джим-бам-бала-бала…

А солист тонким голосом муэдзина выводит на восточный мотив:

Шел один верблюд, ай-вай-вай… Шел один верблюд, ай-вай-вай… Шел весь караван…

Далее речь вдет о втором верблюде, о третьем, и так далее, до бесконечности. Солистом был Шурик. Помимо слов о караване, он, импровизируя, вставлял всяческую абракадабру на манер арабских заклинаний. Мы порой сбивались с ритма и от смеха валились на соломенные тюфяки…

Я спохватился, что, вспоминая о целине, совсем не пишу о работе. Читатель может подумать, что мы там в основном валяли дурака. А на самом деле вкалывали мы крепко. И на обработке зерна, и на полях с кормами, и на закладке силоса. Там я, кстати, единственный раз в жизни ездил верхом: управлял сонной кобылой (вроде нашей Галки), которая копытами трамбовала силос в траншее. Это брюхатое животное с наброшенным на спину ватником вместо седла ничуть не походило на скакуна, но я чувствовал себя героем прерий…

Больше всего работы было с хлебом.

В первые дни на ток привезли веялки, зернопульт и несколько машин соломы. Этой соломой следовало заново застелить крыши двух навесов. На помощь приехала бригада моих однокурсников-журналистов с соседнего полевого стана.

‘“Кровельная” работа оказалась труднее, чем думалось, но, наконец, рыжий Боря Тимохин, этой работой под жарким августовским солнцем явно тяготившийся, заявил, что обе крыши в полном порядке.

— Даже тропический ливень не пробьет!

Здравомыслящий и склонный к лидерству мой тезка Слава (будущий известный литератор) возразил, что нам доверено ответственное дело и закончить его должны мы достойно.

— И нечего про ливень трепаться, когда еще дыры в крыше.