Читать книгу "Чертово колесо - Михаил Гиголашвили"

Устраивать такие театры, как с Анзором (от которого, кстати, ни слуху, ни духу), Ладо один не мог да и не хотел. Идти к Зуре, жаловаться — ноги не шли. Зура ему оружия не даст, а что дальше — неизвестно. Да и хватит быть куклой. Отступать некуда. И нельзя. Если Ладо этого не сделает — он потеряет не только Нану, но и самого себя. Хотя что именно он должен сделать — было неясно. В голове вертелось: избить, поломать голову кирпичом, ранить ножом, оружием… Но о том, чтобы убить, хоть и гадкого человека, Ладо не мог даже и думать. Тут был табун табу, гора заслонок. Жизни нельзя лишать даже курицы — это запомнилось с тех пор, как он, подростком, по просьбе соседки, неумело отрезал курице голову, после чего его выворотило наизнанку и он долго не мог прийти в себя, вспоминая теплый живой отросток шейки, который вдруг оказался превращен в кровавый штырь, а вместо курицы по двору заплясал мешок с перьями (он забыл очертить перед казнью ножом круг на земле, чтобы, как учила соседка, безголовая курица не могла вылететь из него).

Когда Ладо подъехал к дому Серго, тот воровато выглядывал из-за угла и, обтирая лысину платком, украдкой передал ему «бульдог», завернутый в тряпку.

— Вот. Только всего два патрона нашел, — вытащил он из рейтуз два патрона. — Ты хоть заряжать умеешь?

— Умею, — соврал Ладо и подумал: «Патроны в дырки сунуть, курок взвести, нажать, что еще?».

Они отошли, сели в траву. Серго показал, как взводить курок, щелкал несколько раз. Щелкал и Ладо. Потом стали крутить барабан. Засовывали и вынимали патроны. Понять систему было вроде несложно. Но вот как эти два патрона засунуть в барабан? Друг за другом?

— Ты куда стрелять-то будешь? — в ответ недоверчиво спросил Серго (казалось, он уже жалел, что впутался в эту историю и хотел взять револьвер назад). Поэтому Ладо спрятал «бульдог» в правый карман, а патроны — в левый.

— В ногу, куда еще? Не убивать же его!

— А стоило бы…

— Да, но… Прострелю ему колено, чтоб всю жизнь в инвалидке сидел, — вспомнил он совет районного дружка, когда-то одолжившего ему пистолет в сходном деле (надо было проучить наглого сотрудника жены).

Тогда он выстрелил в ногу. Но Бати он жалеть не будет и перебьет колено! Пусть живет калекой! О том, что Бати может заявить в милицию, Ладо не думал — был уверен, что не заявит. Сам только оттуда… И знает свою вину. Но все равно потом надо будет куда-нибудь слинять, на всякий случай…

И он, по дороге от Серго, начал прикидывать, куда можно спрятаться, словно дело уже сделано.

Дома заперся в кабинете, повозился с револьвером. Оба патрона поместил рядом, друг за другом — как еще?.. В двух отверстиях барабана теперь отливали медью зловещие молчаливые капсюли.

Чтобы уточнить, где у Бати хата, он позвонил Арчилу Тугуши. Тот что-то шепелявил в трубку.

— Говори точно, где у Бати хата!

Тугуши адреса не знал, но описал: четвертый двор направо, если от гастронома идти вверх.

— Там во дворе кран еще такой… С кафелем. Бати смеялся, что дураки-соседи какать ходят в грязное дворовое очко, а кафелем кран выложили. А что, он лекарство берет?

— Нет, мне по другому делу.

Ладо решил отправиться туда ночью, часов в двенадцать. Вывести его из хаты или войти? Надо ли говорить с ним?.. Нет, зачем? Он и так поймет. О чем говорить?

Остаток дня он провел один в кабинете, думал дочитать Зурину рукопись, но не мог сосредоточиться. Да и какие тут дэвы и бесы, когда вокруг полно живых чертей?! С ними бы разобраться! Но Ладо был спокоен, вспоминал, как уверенно вел себя Сатана, как веско и твердо говорил Зура, как размеренно и не спеша действовал Илико, даже припомнил слова бородатого шофера «Москвича» о том, что спешка — от шайтана.

Он не вышел ни к обеду, ни к чаю. Ходил по комнате и проворачивал в голове то, что должно случиться. Иногда ложился на диван, еще дедушкин. Взгляд зависал на стенах, обросших книгами… Темная икона: круглолицая мадонна держит крепенького младенца… Нет, пойти и сказать: «Ты изнасиловал мою любовь, вот тебе вторая щека, бей по ней!» — он не мог и не хотел. Все внутри поднималось против этого. И он плыл на волне злости, отворачиваясь от укоризны Богородицы и от книг, где речь шла о Боге, любви и смерти. А о чем еще можно разговаривать?..

Если Бог слеп и дает вольготно жить и разбойничать таким, как Бати или Анзор, то люди должны сами защищать себя от них. А как защищаться, если не убивать в ответ?.. «Или они нас, или мы — их!» — думал он голосом Зуры, сомневаясь теперь, не правильнее ли пойти поговорить с ним, прежде чем что-то делать. У них куда больше опыта в таких делах, чем у него. Хотя какой тут нужен опыт? Женщина мстит за детей, сестра — за брата, сын — за отца… Круговорот злобы в природе.

Нет, надо самому… мы не в детском саду… не глаза, а душу засыпали песком… Фибры души, жабры сердца…

Простить? Пусть он насилует мою жену, мать, детей? Нет. Мы — судьи. Наверху нет никого. Если бы был — не построил бы такой дурацкий и нелепый мир, где не обойтись без опиума… Да, мы судьи. А больше некому. Пусть эти сказки рассказывают другим. Умный человек верить не может. Да и во что? Что восстанут мертвые? Это какие же? Гнилые скелеты и червивые черепа? На кого рассчитано? Был бы Бог — Сам бы карал грешников… или не создавал бы их… Господи, если Ты великий ум и сила, почему же не сделал человека тихим, как бабочка, без гнева, алчности, сволочности?.. Что, трудно было эти свойства отдать крокодилам, а человеку оставить спокойные радости?.. И зачем все должны постоянно друг друга убивать, чтобы сожрать? Что, трудно было сделать человека травоядным? Зачем заражать каждодневным насилием?.. В чем тут промысел и умысел?

К полуночи Ладо собрался. Вложил патроны в барабан, засунул «бульдог» в карман штанов (совать его за пояс казалось ему ненадежным). Железо терло ногу при ходьбе, и он боялся, что мать или жена заметят, как выпирает из кармана дуло. Для верности положил в карман нож.

«Если что, ножом оглоушу…» — думал он, без связных мыслей крутясь по комнате. Хотел зайти к сыну, но решил не будить — зачем? Потом.

На улице встал укромно возле бордюра, опасаясь, чтобы не появились гаишники или другие собаки, которые после перестройки как с цепи сорвались, полностью обнаглели и совали факты в карманы почем зря. А у него сейчас у самого своих фактов предостаточно. Вот и такси. Старый беззубый шофер в ковбойке.

Такси едет, дребезжит. Шофер фальцетом что-то говорит — ругает правительство и хвалит тех, кто умеет делать деньги; а он, пятьдесят лет за рулем, копейки не имеет, чтобы внукам радость доставить.

— Даже на этот глупый петушок-мамало денег нет! Когда в Муштаиде внуки просят: «Деда, купи петушок!» — а я после каруселей, мороженого и хачапури уже пустой, это разве дело?

А Ладо думает: «Такси отпустить — зачем свидетели. Стрелять два раза: в одно колено и в другое… Выстрелил — сразу взводить курок, как учил Серго…»

Остановив такси возле Филармонии, он пошел пешком. Прохожих не было, только две девушки смеялись впереди. Где-то играли в нарды, звучал рояль. Ночь стояла теплая, без ветра.