Читать книгу "Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века - Бенджамин Мозер"

Как и многие другие, Шогнесси видела, насколько изолированной была Зонтаг. «Вскоре она начинала звонить мне очень часто, и я начала сопровождать ее на визиты к врачам. Я думала: «Бог ты мой, как мне повезло! Со мной тусит такой потрясащий человек». Тогда я еще не задумывалась над тем, почему такой замечательный человек готов со мной видеться пять раз в неделю. Откуда у нее так много на меня времени?»

С ГОДАМИ ОДИНОЧЕСТВО СЬЮЗЕН СТАНОВИЛОСЬ ВСЕ БОЛЕЕ ОЧЕВИДНЫМ[1584].

В начале 60-х в Париже она писала: «Я все еще не знаю, как быть в одиночестве, не знаю даже, как просидеть час в кафе»[1585]. Когда она была одна, то превращалась в ребенка. «Ненавижу быть одной, потому что тогда чувствую, словно мне 10 лет», – подмечала она в 63-м, приблизительно тогда, когда говорила Коху о том, что готова жить с любым выбранным наобум посетителем катайского ресторана. «Как быть одной, как не быть одной – вечная проблема», – отмечала она в дневнике в 1977 году.

«Для того чтобы писать, как говорил Кафка, невозможно быть достаточно одиноким»[1586], – писала она в эссе «Одиночество» в 1995-м. При этом, по словам Джамайки Кинкейд, «она боялась тишины. Мне всегда казалось, что мысли, которые ей нравятся, происходят из безмолвия». Она писала, когда поблизости находились люди. Рядом с ней мог находиться Дон Левин, она была на амфетаминах, пила кофе, курила Marlboro. Она писала, когда рядом с ней в комнате находился молодой писатель Тед Муни, что его очень сильно удивило. Силверблатту она говорила: «Заходи в мою комнату. Захвати с собой книгу. Я буду писать. Мы можем болтать». Такое постоянное внимание истощало людей, и когда похвалы Шогнесси превратились в издевательства и грубость, девушка задумалась о том, что Зонтаг, вероятно, нужна фрейлина или придворная дама. «Зачем она звонит человеку, который на 30 лет ее младше, а потом начинает об этого человека ноги вытирать?»

Желание того, чтобы ее хвалили, и постоянное стремление не быть одной приводили к компромиссам, которые ненавидели даже ее самые верные друзья. В мае 2000-го, за несколько месяцев до получения Национальной книжной премии за роман «В Америке», она прилетела в Израиль для получения Иерусалимской премии по литературе с официальным названием «За свободу индивида в обществе». Даже когда перспективы урегулирования арабо-израильского конфликта выглядели более оптимистичными, эта премия считалась довольно спорной. Несколько известных писателей убеждали Зонтаг отказаться от такой чести. Одна из ближайших подруг Зонтаг, лауреат Нобелевской премии южноафриканская писательница Надин Гордимер, написала ей письмо с подобной просьбой:

«Я пишу тебе, потому что если позвоню, то чувства смятения и волнения собьют и запутают меня, а я хочу четко передать свою мысль. Моя дорогая и горячо любимая подруга, писатель, которого я считаю одним из пяти лучших среди живых, я убеждена, что тебе не стоит принимать в этом году Иерусалимскую премию по литературе»[1587].

Гордимер, как и Зонтаг, была еврейкой, ей ранее предлагали эту премию, но она от нее отказалась. По ее словам, она не «хотела ехать из одного апартеида в другой». Гордимер видела, что бойкот ЮАР способствовал исчезновению режима апартеида. Израиль был одним из союзников расистского режима, и то, что израильское правительство проводило в Палестине политику апартеида, было понятно всем, включая многих израильтян.

Отказаться от премии Зонтаг настоятельно просил американский писатель палестинского происхождения Эдвард Саид:

«Жестокая израильская военная оккупация продолжается уже 33 года – это самая длинная оккупация, за исключением 35-летней оккупацией Японией Кореи… Это не война между двумя государствами, а колониальная военная политика, которую одно государство ведет против народа, не имеющего государственности и компетентного руководства.

Следовательно, твое харизматичное присутствие на церемонии вручения премии и ее принятие обеспечит израильскому правительству необходимую международную политическую поддержку и даст миру сигнал о том, что величайшие таланты современности согласны с тем, что делает Израиль»[1588].

Сьюзен так и не ответила на письмо Гордимер. Саиду она написала: «Будет ли мой отказ от премии – и вообще, как о нем станет известно? На пресс-конференции? После моей статьи в Times? – более серьезным, чем поездка в Израиль и выступление на церемонии?»[1589] Это довольно странный комментарий. Именно в Times была напечатаны ее статьи о Косово, преследовании писателей в Китае и вскоре после этого появится статья о том, что американцы пытают в тюрьмах иракцев.

СЬЮЗЕН «УЖАСНО РАЗОЗЛИЛАСЬ», КОГДА ШОГНЕССИ ПЕРЕДАЛА ЕЙ ИНФОРМАЦИЮ О ТОМ, ЧТО ОДИН АДВОКАТ ЕВРЕЙСКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ НЕ СЧИТАЕТ КОРРЕКТНЫМ ОПИСАНИЕ СЬЮЗЕН ИЕРУСАЛИМСКОЙ ПРЕМИИ КАК «НОБЕЛЕВСКОЙ ПРЕМИИ ИЗРАИЛЯ».

Зонтаг еще больше разозлилась, узнав, что сама Бренда придерживается такого же мнения. «Мне кажется, что она переживала по поводу своего наследия. Боялась, что люди о ней позабудут».

Во время вручения премии Зонтаг выступила с успокоительно-примирительной речью: «Писатели и читатели в Израиле и Палестине стремятся создать литературу с единым и общим голосом, а также многообразием правд». В речи она также «наехала» на писателей, которым не хватает ее морали и смелости.

«Боролись ли получившие эту премию писатели за свободу индивида в обществе? Значит, всех их, а теперь я должна сказать – нас объединяет именно эта цель?

Не думаю.

Эти писатели являются представителями самых разных политических взглядов. Некоторые из них едва притронулись к Большим Словам: свобода, индивид, общество…

Но значение имеет не то, что писатель говорит, а то, чем он является»[1590].

Эдвард Саид счел ее выступление «умопомрачительно плохим»[1591] и заметил, что «праведная» Зонтаг не упомянула о том, что на Иерусалимской книжной ярмарке, на которой и проходило вручение премии, не было ни одного араба или мусульманина[1592].