Читать книгу "Шайка воров с Уолл-стрит - Джеймс Стюарт"

Первым свидетелем был Ричард Бергман, один из бухгалтеров инвестиционных товариществ с долевым участием сотрудников калифорнийского отделения Drexel. Его допрос длился восемь дней и не дал почти никаких результатов. Он отвечал «Не помню» свыше 1200 раз. Больше пользы адвокатам из Cravath принес сделанный ими запрос документации. Судья приказал бывшим коллегам Милкена передать в Cravath большое число документов по товариществам, от предъявления которых они прежде уклонялись.

Следующим стал Лоуэлл Милкен; снятие его показаний под присягой было, вопреки его возражениям, записано на видеопленку. Лоуэлл показал, что он исполнял все распоряжения брата и никогда не задавал вопросов. Он сказал, что впервые понял, что Майкл, возможно, нарушал закон, «накануне заявления брата о признании вины». Фред Джозеф и Крейг Когат, адвокат Drexel в Беверли-Хиллз, сообщивший Джозефу о ситуации с MacPherson, тоже дали показания, повторив многое из того, что они уже рассказали обвинителям. Но Когат добавил к представлению адвокатов о мотивации Милкена новый штрих. Он сообщил, что во время его собеседования при приеме на работу Лоуэлл, как будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся, сказал ему, что «Милкены хотят стать богатейшей семьей Америки».

Важнейшими показаниями, возможно, являлись те, которые так и не были сняты – Джеймса Дала. Как сейлсмен, ответственный за ныне пресловутую сделку с Lincoln Savings, и человек, часто игравший роль посредника между Милкеном и Чарльзом Китингом, Дал был замешан в махинациях Милкена с активами ссудо-сберегательных компаний больше остальных. Никто не знал, что конкретно Дал может сообщить на допросах, но каждый раз, когда его допросы намечались, находилась причина их отложить. Адвокаты Милкена не возражали, и представлявшим интересы государства адвокатам из Cravath вскоре стало ясно, что команде защиты Милкена менее всего хочется, чтобы Дал рассказал то, что ему известно.

Тем не менее, допросив всего лишь четырех человек, Бойес и Барр поняли, что Милкен собирается капитулировать. Вскоре после снятия показаний Когата Бойес переговорил с Артуром Лайменом и Ричардом Сэндлером в одном из конференц-залов Paul, Weiss. «Вы не можете позволить себе выйти на процесс, – прямо сказал Бойес. – Исковые требования слишком высоки, а инкриминируемые деяния слишком серьезны». На этот раз ни один адвокат Милкена возражать не стал.

Несмотря на продолжающуюся рисовку для публики, Милкен признал свое поражение. Он хотел избежать угрозы еще одного судебного процесса и сохранить за собой как можно бóльшую часть своего состояния. До сих пор ему удавалось скрывать истинную величину своего богатства, однако ранее Cravath предусмотрительно заявила официальное ходатайство о принуждении Милкена к раскрытию размера персональных активов. В январе 1992 года, еще до вынесения судом постановления по ходатайству, Бойес встретился с еще одним партнером в Paul, Weiss Марком Белником и достал желтый блокнот. Бойес бегло написал ряд цифр на общую сумму около 1,3 млрд. долларов. «Думаю, для урегулирования этого хватит», – сказал Бойес. «Я тоже так думаю», – ответил Белник. В этой спокойной, почти небрежной манере была решена финансовая судьба Милкена.

Окончательные переговоры не обошлись без незначительных драматических коллизий – в какой-то момент Сэндлер вдребезги разбил об стену конференц-зала бутылку содовой, – но в заключенной в итоге мировой сделке фигурировала сумма, на удивление близкая к предложенной Бойесом в первый раз. В марте 1992 года адвокаты из Cravath обнародовали условия сделки. Она требовала от Милкена уплаты в течение трех лет 500 млн. долларов сверх 600 млн., затребованных при заключении сделки о признании вины. Из них 190 млн. нужно было уплатить наличными, а остальное – активами товариществ. Милкену разрешалось руководить товариществами из тюрьмы, дабы максимально увеличить их стоимость. Бывшие коллеги Милкена, включая Лоуэлла, Питера Аккермана, Леона Блэка и Уоррена Треппа, должны были уплатить всего около 300 млн.; самая большая часть данной суммы была затребована от Аккермана. Еще 100 млн. возместили страховые общества. С учетом 400 млн., которые Милкен уже уплатил государству в счет возмещения убытков, общий итог примерно составлял те 1,3 млрд., в которые Бойес оценил сумму урегулирования.

Во многих отношениях эта мировая сделка – крупнейшая из всех, когда-либо заключенных с одним ответчиком, – была удачным ходом со стороны государства, кульминацией борьбы, начало которой шесть лет тому назад положил арест Денниса Ливайна. Она принесла казне бóльшую сумму в штрафах и выплатах в счет возмещения ущерба, нежели любая другая из предыдущих серий уголовных и гражданских дел. Однако достигнутое соглашение не давало ответа на ряд вопросов, главным из которых был следующий: каков истинный размер состояния Милкена, даже за вычетом более чем миллиарда долларов?

Сделка позволила Милкену сохранить ответ на этот вопрос в тайне. Но имеющиеся данные дают основание полагать, что речь идет о сумме, которая, возможно, достаточно велика, чтобы Милкены осуществили свою мечту, став если не богатейшей, то по крайней мере одной из самых богатых семей Америки. Когда Милкен выйдет из тюрьмы, он по-прежнему будет грозной силой в финансовом мире.

Юристы из Cravath и другие адвокаты тяжущейся стороны так и не получили подробного отчета о состоянии семьи Милкенов; но во время переговоров адвокаты Милкена сообщили им и судье по делу, что после уплаты дополнительных 500 млн. Милкен сохранит за собой примерно столько же. Они сказали, что порядка 300 млн. от этой суммы приходится на счета и товарищества самого Милкена, а остальное лежит на счетах его жены и детей. Милкен согласился утратить право на все активы, которые позднее будут сочтены утаенными им на момент урегулирования.

Это сохраняет за Милкеном, по его собственному признанию, огромное состояние, которое гарантирует ему место в верхних строчках списка богатейших американцев. Есть, однако, все основания полагать, что состояние Милкена намного больше, чем 500 млн. долларов. Товарищества, к примеру, печально известны трудностью оценки их активов. Адвокаты из Cravath были настолько озадачены запутанностью взаимозависимых долей собственного капитала в товариществах Милкена и сложностью его позиций ценных бумаг, что им пришлось пригласить для содействия Salomon Brothers. На переговорах стало ясно, что Милкен пытается выплатить как можно большую часть оговоренной суммы в виде долей товариществ, что позволило бы ему избавиться от тех активов, вероятность повышения стоимости которых в будущем минимальна, и оставить за собой наиболее перспективные. Имея полное представление об активах своих товариществ, Милкен мог без труда манипулировать процедурой их оценки. Более того, доли товариществ оценивались в тот период, когда рынок бросовых облигаций все еще, что называется, лежал в руинах; с тех пор цены значительно выросли.

Следует отметить, что активы Милкена в бросовых облигациях, оцененные в конце 1991 года в 300 млн. долларов, должны были к настоящему времени подорожать примерно на 20 %, или на 60 млн. Таким образом, допуская, что Милкен задействовал для выплаты по соглашению наименее перспективные активы подведомственных ему товариществ и что оставшиеся у него активы с тех пор выросли в цене, можно утверждать, что размер его состояния, согласно приблизительной, но опять же заниженной оценке, составил в середине 1992 года порядка 600 млн. долларов.