Читать книгу "Дети Времени всемогущего - Вера Викторовна Камша"

она так боялась в детстве. Потом сквозь мерный стук прорвалось странное шипенье, и баронесса увидела на боковом сиденье, которое следовало занимать проводнику, огромную ящерицу с встопорщенным белым гребнем. Закричав и не расслышав собственного крика, Эжени бросилась бежать узким грохочущим коридором.

– Мадам, осторожней! – Слава богу, вернувшийся проводник услужливо поддерживал её под локоть. – Прошу вас сюда!

У него было лицо императора и глаза ящерицы. Эжени затравленно оглянулась. Откидное сиденье прижималось к стенке вагона, окна и двери, кроме единственной, возле которой они стояли, исчезли.

– Мадам, вам сюда. – Проводник – какой же он высокий и плечистый! – распахнул дверь, и баронесса, сама не понимая как, шагнула на перрон, к которому примыкала знакомая лестница. Золотой берег! Эжени не была тут несколько лет и не знала, что железную дорогу подвели к самому берегу. Небо, море, огромные, глубоко сидящие в воде уродливые корабли – всё было серым, неподвижным и угрожающим.

Гулко пробили вокзальные куранты, и женщина провела рукой по лицу, освобождаясь от наваждения. При ней не было ни багажа, ни денег, её никто не ждал. Покинув поезд, она поступила неприлично и разрушила замыслы Жерома, теперь придётся уговаривать служащих на станции телеграфировать отцу и мужу, но почему на платформе нет даже полицейского?

Неторопливые уверенные шаги за спиной заставили Эжени устыдиться собственной глупости. Она обернулась, торопливо складывая в уме подходящую фразу, и увидела коренастого человека средних лет в белом берете. Император протянул руку, и Эжени почти бездумно подала свою.

Они поднялись в знакомую беседку, когда казавшийся сверху игрушечным поезд, важно попыхивая, почти дополз до вершины крутого холма, через гребень которого переваливал другой состав, длинный и тяжёлый. Эжени закричала, и ей ответили отчаянные, бессмысленные гудки. Два окутанных белыми клубами паровоза сшиблись, как сшибаются бойцовые петухи. Удар вышел столь сильным, что с насыпи под откос начали падать вагоны, много-много разноцветных вагонов…

– Баронесса, приличия требуют выразить вам свои соболезнования, – император слегка наклонил голову, – но, поверьте опыту, ничто так не идёт юным блондинкам, как траур. Скоро его наденут многие; впрочем, вы можете избежать этой участи. Если, разумеется, сочтёте нужным.

* * *

Эжени проснулась с колотящимся сердцем, помня чудовищный сон до последнего звука и отблеска. У них с мужем были разные спальни, и молодая женщина этому радовалась, даже когда считала себя счастливицей. Раньше она не хотела показываться Жерому растрёпанной, теперь – видеть его больше, чем было неизбежно. К счастью, последнее время де Шавине думал лишь о политике, которая, по его собственному утверждению, требовала напряжения всех сил и ясной головы. Барон каждый вечер высказывал надежду, что его удивительная Эжени поймёт и простит. Удивительная Эжени соглашалась и запирала дверь изнутри. Она больше ни разу не заплакала, но сон приходил лишь под утро, и женщина подолгу лежала, глядя на огонёк ночника. Иногда баронесса представляла себя вдовой – без ненависти, с каким-то вялым недобрым интересом. Сегодня во сне она овдовела и тоже ничего не почувствовала, а в соседней комнате живой и бодрый Жером одевался, брился, проверял багаж, который только предстояло отослать на вокзал Сент-Обри…

Если провести в постели ещё час, муж, уезжая, постучит к ней, поцелует сперва в лоб, потом в губы, скажет то, что он всегда говорит уходя, и оставит её в покое. Может быть, навсегда. Эжени дотянулась до звонка и вызвала горничную.

В столовую баронесса вошла, когда Жером, дожидаясь завтрака, просматривал утренние газеты и курил. Он тут же погасил папиросу, поднялся и, поцеловав жену в щёку, спросил, как она спала. Эжени рассеянно улыбнулась и, как обычно, когда они оказывались за столом лишь вдвоём, села напротив мужа. Завтрак прошёл под рассуждения барона о причинах поражения и вредном воздействии бекона на печень. Когда внесли кофе, Эжени поняла, что откладывать дальше невозможно.

– Жером, – спросила она дрогнувшим голосом, – тебе обязательно ехать?

Де Шавине отложил салфетку и покачал головой с тем серьёзным и слегка печальным видом, который раньше вызывал у Эжени приступ щемящей нежности, а теперь неловкость и стыд за себя прежнюю. К несчастью, под взглядом мужа она по-прежнему опускала глаза и заливалась румянцем. Жером не замечал перемен, он не сомневался в любви жены, и это тоже было мучением.

– Видишь ли, дорогая… – Барон выждал, пока выйдет лакей, и Эжени стало противно. Старик Симон поступил к де Мариньи ещё до её рождения. Выдать недоброжелателям политические тайны он не мог, к тому же бедняга становился туг на ухо. – Видишь ли, мы стоим на пороге очень важных перемен. Ильская неудача привела к серьёзному кризису. Рождественские каникулы отложены на неопределённое время. Часть депутатов, традиционно поддерживавших Кабинет, от него откачнулась, а некоторые даже примкнули к Маршану. Положение премьера стало неустойчивым; чтобы не допустить дальнейшего ухудшения, ему придётся пойти на компромисс, и первые телодвижения в этом направлении уже сделаны.

Нет сомнений, что премьер сохранит свой пост и ему поручат сформировать новый Кабинет. Однако он будет вынужден отдать два или три портфеля умеренной оппозиции. Маршан исключается, на это премьер не пойдёт, и его можно понять, но тогда остаётся не так много кандидатур. Милая, ты хочешь стать госпожой министершей?

– Наверное. – Минутами она почти ненавидела мужа. Сейчас была именно такая минута, и именно поэтому Эжени заставила себя произнести: – Прошу тебя, останься.

– Дорогая моя, это невозможно. Разве что, – он заговорщицки улыбнулся, – такова воля императора.

– Это… Это всего-навсего моя просьба.

– Эжени, мне в самом деле очень жаль, но от результатов инспекции слишком многое зависит, я же тебе все объяснил. Вспомни жён цезарей, они провожали своих мужей с улыбкой, а ведь в их времена не было ни телеграфа, ни железных дорог. Я телеграфирую тебе сразу же по прибытии в Орлеан.

– Телеграфируй родителям, я буду у них.

– В такую погоду? – рассеянно удивился де Шавине. – Любовь моя, в городе сейчас гораздо приятнее, а наш жасмин смотрит зимние сны. Он тебя даже не узнает, зато мой бумажный поцелуй прилетит с опозданием.

– Папа и мама на городской квартире. Приехал наш шеатский родственник, и они вернулись.

– Вот как? Ты мне не говорила… Если этот Пайе де Мариньи приличный человек, надо, чтобы следующим маркизом стал он. Ты, конечно, понимаешь, что я желаю твоему папе долгих лет, но мы должны думать о престиже семьи, тем более теперь…

– Да, – чужим голосом согласилась Эжени, – должны.

Часть вторая

Глава 1

Пусть и освещённая газовыми фонарями, столичная зима всё равно казалась неуютной,