Читать книгу "Моя борьба. Книга пятая. Надежды - Карл Уве Кнаусгорд"

и пока не засну, других мыслей у меня нет. Ничего другого нет – только то, что я сделал. И Тонья…

– Пройдет. Понимаю, звучит цинично, но все пройдет.

– Очень надеюсь, – сказал я.

Но ничего не проходило. Едва звонил телефон, меня обжигал страх. Я старался выключать его из розетки всякий раз, когда это не выглядело подозрительным, – зная, что сюда не дозвониться, я, по крайней мере, обретал нечто похожее на покой. Выбирая фильмы в прокате, я всегда читал аннотацию на коробке, и если находил что-нибудь про измену, то под любым предлогом отказывался смотреть этот фильм. Телепрограмму я тоже тщательно изучал – так я понимал, что мне можно смотреть, а что нельзя. Передачи про измены я пропускал, придумывая на это время какое-нибудь другое занятие. И несмотря ни на что, эта тема все равно добиралась до меня; например, кто-нибудь заговаривал об этом, тогда лицо у меня горело от стыда и я старался перевести разговор на другое. Я цепенел и вел себя неестественно – удивительно, как Тонья ничего не замечала, но, видимо, поступок мой настолько не вписывался в ее представления обо мне, что такая мысль ни разу не пришла ей в голову. Совесть мучила меня непрестанно, я все время чувствовал вину перед Тоньей, чем бы мы ни занимались, я лживый врун, предатель, негодяй, и чем нежнее относилась она ко мне, чем ближе подходила, тем сквернее делалось мне. Я вел себя как ни в чем не бывало, но все кончилось, все превратилось в игру.

Мы купили жилье. Его продавал кто-то из коллег Тоньи, поэтому нам оно обошлось дешево; дом находился в Минде, рядом со зданием НРК, и представлял собой трехэтажную виллу постройки начала ХХ века, мы купили верхний этаж, площадью сто десять квадратных метров, где и поселились, и чердак, на котором располагалась квартира поменьше, – ее мы сдавали. Я скоблил полы и пропитывал маслом, Тонья занималась покраской и клеила обои. Мы сняли двери с петель и соскребли с них краску, мы стали искать фирму, чтобы отремонтировать ванную. А там дело дойдет и до кухни. Квартира нам нравилась, это было настоящее сокровище. У меня там появился просторный кабинет, а кроме того, в ней имелись две гостиные и балкон, а возле дома – большой сад. Жизнь шла как надо, будущее принадлежало нам, мы заговорили о детях. Писать не получалось, с дебюта прошло уже четыре года, а похвастаться мне было нечем и, вероятно, с этим следовало смириться. Однако я продолжал работать, садился за стол и писал. Каждый раз, когда звонил телефон, меня захлестывал страх. Он не исчезал. Каждый раз, когда я смотрел на Тонью или она улыбалась мне, меня переполняли муки совести. Но жизнь продолжалась, я терпел, дни проходили – возможно, и это в конце концов пройдет. В Берген вернулись Ханс и Сигрид, мы много времени проводили с ними вместе, съездили вчетвером в Лондон, приглашали друг дружку на ужин, познакомились с их друзьями, такова была наша среда, такова была жизнь. Ханс с Сигрид поселились в доме на склоне в Саннвикене, однажды я поехал туда помочь Хансу с покраской, дело было в сентябре, надо мной синело ясное небо, на фьорде совершал тренировочные маневры спасательный катер, поднимая вверх огромный фонтан брызг, переливающихся на солнце. Это был один из тех дней, когда все открыто и город лежит в самом сердце мира, под гигантским небом, и кажется, что жизнь – стоящая штука. Внезапно позвонила Тонья, она велела нам включить радио, произошел теракт во Всемирном торговом центре, самолет врезался в одну из башен. Включив радио, мы красили залитый солнцем дом и слушали, как репортеры пытаются описать происходящее и то, что уже произошло. Я не мог себе этого вообразить, все казалось смутным, Ханс сказал, что это, наверное, Бен Ладен, тогда я услышал это имя впервые.

* * *

Я вернулся домой. Тонья смотрела телевизор, кадры, на которых самолет вновь и вновь врезается в здание и оно рушится. Мы смотрели это весь вечер. На следующий день мы улетели на Парос, где пробыли неделю. По острову мы колесили на мопеде, Тонья сидела сзади, обхватив меня руками, мы купались, читали, занимались любовью, по вечерам ели в ресторанчиках, мы бродили по чудесным улочкам, однажды выбрались на Антипарос, куда я приезжал тринадцатью годами ранее; я вспоминал и смеялся: вон на том островке я строчил в блокноте роман, читал Ульфа Лунделля и мечтал стать писателем. Один на всем островке, а купаться я боялся из-за акул. Здесь, в Средиземном море!

Как же там было прекрасно! Но дома все пошло по-старому, наступила осень, писать не получалось, Тонья работала, я вздрагивал от каждого телефонного звонка и ждал иных напастей. Иногда кто-то звонил и молчал в трубку – такое случается, но я не мог не связывать эти звонки с тем, что случилось почти год назад.

Однажды в феврале мне приснился кошмар. Во сне я стоял перед быком, тот увяз в песке и силился выбраться. В руках я держал меч. Я взмахнул им, отрубил быку голову, однако бык по-прежнему двигался, он выбрался из песка, и я проснулся.

Случится нечто ужасное. Я точно знал, такой сон неспроста.

Но что?

Сперва я подумал о девушке, снимающей квартиру над нами, она молодая, работает, поэтому на глаза нам попадается редко, и все же ее присутствие натолкнуло меня на мысль, что, возможно, опасность исходит от нее, что она заявит на меня в полицию, сообщит о домогательствах или вроде того, потому что зациклилась на мне, а психика у нее неустойчивая. Эта навязчивая мысль уже некоторое время крутилась у меня в голове, совершенно безосновательная, порожденная нечистой совестью и искаженным самовосприятием, и когда мне приснился кошмар, я вообразил, что именно это и случится.

Прошел день. Я работал у себя в кабинете. Вернулась Тонья, мы поужинали, я снова отправился в кабинет, хотел немного почитать, сел в кресло у столика, на котором стояли кофейник и пепельница, вдоль всех стен тянулись книжные полки, моей величайшей радостью было рассматривать книги, брать с полок, открывать. Сейчас я читал бертоновскую «Анатомию меланхолии». Шел двенадцатый час, дом погрузился в тишину, и улицы тоже. Я поставил в маленький проигрыватель диск, Tortoise, снова закурил, налил себе еще кофе.

В гостиной зазвонил телефон, едва слышно, будто бы где-то вдали.

Я выключил музыку.

Когда звонят так поздно, значит, что-то случилось.

Кто-то умер. Но кто?

Тонья приоткрыла дверь.

– Это тебя, – сказала она.

– Кто?

– Он не представился. Наверное, кто-то из твоих друзей,