Читать книгу "История ислама. От доисламской истории арабов до падения династии Аббасидов - Август Мюллер"

Упоминаемый нами раньше Абу Са’ид и его приверженцы, о первых успехах которых при Му’тадиде мы говорили уже выше, были неоспоримо карматами. Сам Абу Са’ид был послан в Персию Курматом главным дай Ирака, а исчезновение последнего и умерщвление Абдана восстановило и его против гроссмейстера измаилитов, проживавшего в Саламии. Но личные его цели, клонящиеся к основанию самостоятельного владычества в Бахрейне, как раз совпадали с видами Убейдуллы, пожелавшего связать руки аббасидам именно в этом направлении. И эта связь взаимных выгод установилась до такой степени прочно, что пока нельзя было и ждать никаких изменений в этих отношениях. И вот, пользуясь тем, что войска Муктафи заняты были многотрудной борьбой с Зикравейхи и его сыновьями, Абу Са’ид прибрал постепенно к своим рукам весь округ Бахрейн. Удалось было находившимся в этой провинции сторонникам правительства еще раз занять Катиф в 290 (903), но это был лишь временный успех. С одной стороны, виды на освобождение из-под строгой ферулы халифа, а также и самое учение измаилитов в том виде, как его усвоили карматы, представлялись для бедуинов: одно — слишком заманчивым, а другое — соответствовавшим их наклонностям. Как далеко ушел сам Абу Са’ид в степенях тайной веры, нам ничего неизвестно. Но масса карматов исповедовала, во всяком случае, только официальное вероучение, т. е. вообще признавала махдия и держалась обязательства исполнять все проповедуемое его дай как выражение божественной воли. И это учение, конечно, старательно приноравливалось тут, на арабской почве, к народному характеру. О том, что существенным намерением глав секты было истребление арабского владычества во всех странах вне Аравии, замалчивалось, понятно, самым тщательным образом. Вся полемика направлена была исключительно против владычества аббасидов и суннитской формы ислама; поэтому прилагалось особое старание ввести послабления или даже отменить некоторые неудобные к исполнению предписания религии, дабы чем-нибудь заслужить расположение народное. Молитва, посты и паломничество объявлены были для правоверных необязательными, а употребление вина и брачные союзы с ближайшими родственниками, строго запрещаемые Кораном по образцу еврейского закона, были отныне разрешаемы без дальних околичностей. Все подобное считалось, понятно, правоверными муслимами за нечто омерзительное, и они находили особое наслаждение приписывать карматам сверх всего этого всевозможные гадости, и прежде всего, конечно, коммунизм и общность женщин. Последнее, во всяком случае, было чистейшей напраслиной, да и первое относилось скорее к разделу добычи, установленному издавна самим Мухаммедом (т. I). Достойно всяческой похвалы, однако, то, что можно сказать на основании весьма скудных сведений об истинных отношениях между карматами. Между ними, несомненно, царствовало большое единодушие, черта совершенно не арабская. В особенности этим отличались члены совета управления, заступившие впоследствии единовластие дай. Их демократические воззрения понравились сразу же бедуинам. Но если это замечательное братство не было никоим образом подбором разбойников и убийц, какими представляли их позднейшие историки, то все же, судя по приведенному нами и раньше, а также принимая во внимание вообще характер бедуина, не имеющий ничего общего с истинной гуманностью, можно утвердительно сказать, что в войнах карматов много пролито неповинной крони и совершено не одно дикое, вопиющее дело. Во всяком случае, в первый раз после великих завоевательных войн I столетия (VII) своеобразно организованные сыны пустыни снова выказали блестящим образом превосходство исконной арабской храбрости, сохраненное ими всецело над изнеженными горожанами Ирака. Они засели теперь глубокой занозой на целые 50 лет в живое мясо багдадского халифата. И непрерывные войны, которые они вели против правительства, те опустошения, которые они произвели в провинциях, содействовали более, чем все остальное — слабость правителей, несогласия между визирями и турецкими генералами, — невероятно скорому упадку государства, в той самой форме, как было изложено нами в предыдущей главе.

Лет через десять после 290 (903) весь Бахрейн находился уже во власти карматов. Главный город провинции, Хаджар, был взят после продолжительной осады и разорен до основания. Аль-Ахса (в обыкновенном, сокращенном произношении Лахса) стала резиденцией дай до попытки занять также соседние округа Иемамы и Оман, не имевшей пока успеха. Тем временем гроссмейстер секты Убейдулла вступил в Раккаду как махдий и халиф. Подобно Мансуру, ему захотелось как можно скорее устранить человека, который, собственно, доставил ему власть и во главе своих победоносных берберов казался фатимиду сдишком опасным. В конце 298 (911) пали Абу Абдулла Ши’ий и его брат Абу’ль Аббас, пораженные копьями приспешников Убейдуллы. Вскоре затем получено было восточными дай от страшного своего гроссмейстера лаконическое извещение: «Вы знаете, какое место занимали в исламе Абу Абдулла и брат его Абу’ль Аббас. Но сатана совратил их, а я искупил их грехи мечом. Мир с вами». Абу Са’ид не настолько был глуп, чтобы поверить в виновность Ши’ия. Он отлично прозрел манеру обхождения махдия с вернейшими своими слугами и повернулся к нему спиной. За то он тоже пал от руки убийцы (301 = 913/4). Но Убейдулла поостерегся далее вмешиваться в организацию тайного союза на востоке. В данном случае он выказал как бы беспристрастие, назначив сына убитого, Абу Тахира Сулеймана, старшим дай на востоке; благодаря этому карматы остались по-прежнему в подчиненном по отношению к нему положении.

Можно смело назвать Абу Тахира настоящим героем карматизма. Подобно старинному главе хариджитов, Катари, он предводительствовал полчищами вольнолюбивых арабов и походил на своего первообраза главным образом тем, что увлекал своих в бой и мечом, и вдохновенно разжигающей военной песнью. Под его командой карматы стали пугалом для всего халифата. Пользуясь расположением даже тех из бедуинов, которые прямо не примкнули к сектантам, Абу Тахир сумел направить их в 302 (915) на грабеж караванов иракских богомольцев. Положим, новое нападение карматов на Оман кончилось неудачей. Зато в 307 (919/20) налетел Тахир коршуном на Басру, многих переколол, а город разграбил. Поход предпринят был по повелению Убейдуллы, собиравшегося сделать нападение на Египет и желавшего отвлечь внимание халифа в другую сторону. Нашествие повторилось в 311 (923) и имело еще худшие последствия. Побито было пропасть народу, многие бросились со страха в реку и тоже погибли. Карматы угнали с собой массу женщин и детей и овладели несметной добычей. В это самое время наступил в Багдаде министерский кризис, сопровождаемый тоже великими внутренними беспорядками. В 312 (924) стали выслеживать карматы караваны богомольцев и забрали в полон после одной кровавой схватки нескольких весьма почтенных личностей, в числе прочих и хамданида Абу’ль Хейджу. Абу Тахир взял с них обещание, что ему будут уступлены Басра и Ахваз, и освободил плененных. Когда же обещанное пришлось ждать слишком долго, карматы двинулись к концу года в новый поход и дошли до Куфы. Здесь разогнал он только что выступивший в Мекку караван богомольцев и в начале 313 (925) захозяйничал в городе со свойственной ему жестокостью. Весь Ирак пришел в величайшее смятение, жители западных кварталов Багдада бежали за Тигр. Ничтожный халиф Муктадир и его советчики не знали, что и делать; никто не осмеливался более предпринять паломничество в Мекку, ни в этом году, ни в следующем. Наконец вызван был из Азербайджана саджид Юсуф, сын Мухаммеда. Целый год прошел (314 = 926/7) в самых тщательных подготовлениях, а в следующем (315 = 927) выступил он против неприятелей. По меньшей мере вдвое сильнейшее правительственное войско было разбито наголову карматами у Куфы, сам предводитель попал в плен. Затем Абу Тахир разорил Амбар, перешел Евфрат и двинулся на Багдад. Наскоро собрали Абу’ль Хейджа и Мунис войско в 40 тыс. человек для прикрытия столицы; раз только осмелились войска халифа напасть на карматов с целью освобождения Юсуфа. Но силы посланного отряда оказались недостаточными, войска были отброшены, а саджида умертвили по приказанию Абу Тахира. Напасть на столицу карматы все же не посмели; лишь частью удавались походы, предпринимаемые им в 316 (928) на некоторые города, расположенные по Евфрату; жители оборонялись с мужеством отчаяния. Зато ему удалось пройтись с огнем и мечом по многим округам Месопотамии, а одновременные восстания иракских карматов, подавляемые с большим трудом, страшно разорили несчастное Междуречье. В 317 (930) Абу Тахир внезапно появился во время празднества богомольцев в самой Мекке. Тысячи пилигримов были убиты, умерщвляли в самом святилище, разграбили город, из Ка’бы был выломан священный черный камень (т. I) и увезен в Лахсу. Намерение было слишком очевидное — пожелали навсегда уничтожить престиж Мекки. Но в результате получилось повсеместное негодование во всем исламском мире, так что сам Убейдулла в одном официальном послании к Абу Тахиру принужден был настаивать на возвращении камня. В тайных инструкциях, вероятно, говорилось иное. Нам известно, что камень оставался в Лахсе до тех пор, пока в 339 (951) не предписано было серьезно фатимидским халифом Мансуром возвратить его обратно.