Читать книгу "Хозяин Черного Замка и другие истории - Артур Конан Дойл"

Наконец показались огни на берегах Ирландии, а затем исчезли; на горизонте, подобно облаку голубого дыма, выступила Англия, и громадный пароход стал рассекать волны вдоль крутых берегов Корнуолла и наконец бросил якорь в Плимутской бухте. Джон поспешил на станцию железной дороги и через несколько часов вновь оказался в родном городе, который покинул бедным резальщиком пробок пятьдесят лет назад.

Но тот ли это город? Если бы не названия станций и отелей, Джон бы не поверил. Широкие мощёные улицы с трамвайными путями сильно отличались от узких, извилистых переулков, которые он помнил. Место, где прежде находилась железнодорожная станция, стало центром города, а раньше оно было далеко за городом, в полях. Повсюду размещались роскошные виллы: на улицах и в переулках, носящих имена, новые для изгнанника. Большие амбары и длинные ряды лавок с великолепными витринами доказывали, как возросло благосостояние Бриспорта, равно как и его размеры. Только когда Джон вышел на старую Хай-стрит, он почувствовал себя дома. Многое изменилось, но всё ещё было узнаваемо, а несколько зданий сохранили прежний вид, в каком он оставил их. Вместо пробочных мастерских Фэрберна теперь высился большой, только что выстроенный отель. А рядом была старая серая ратуша. Путник повернул и с упавшим сердцем быстрым шагом направился к коттеджам, которые он так хорошо знал прежде.

Найти их было бы нетрудно: море, по крайней мере, было то же, что и в старину, и по нему он мог узнать, где стояли коттеджи. Но, увы, где они теперь? На их месте находился внушительный полукруг высоких каменных домов, обращённых к морю высокими фасадами. Джон уныло бродил мимо пышных подъездов, охваченный скорбью и отчаянием, как вдруг его охватила дрожь, которую сменила горячая волна возбуждения и надежды. Немного позади домов виднелся старый, выбеленный известью коттедж с деревянным крыльцом и стенами, обвитыми вьюнками. Он казался тут таким же неуместным, как мужик в бальной зале. Джон протёр глаза и посмотрел опять, но коттедж действительно стоял там со своими маленькими ромбовидными окнами и белыми кисейными занавесками. До мельчайших подробностей он сохранился таким же, каким Джон видел его в последний раз.

Тёмные волосы Гаксфорда стали седыми, а рыбачьи деревушки превратились в города, но деятельные руки и верное сердце уберегли коттедж бабушки, и, как и прежде, он был готов принять долгожданного странника.

Теперь, когда он приближался к своей цели, им овладел невероятный страх, и он почувствовал себя так нехорошо, что вынужден был сесть на одну из скамеек на набережной против коттеджа. На другом конце её сидел старый рыбак, покуривая чёрную глиняную трубку; он обратил внимание на бледное лицо и печальные глаза незнакомца.

– Вы устали, – сказал он. – Нам с вами нельзя забывать про свои годы.

– Мне уже лучше, благодарю вас, – ответил Джон. – А вы, случайно, не знаете, как этот старый коттедж угораздило затесаться между прекрасными новыми домами?

– Да дело в том, – сказал старик, в негодовании стукнув костылём, – что этот коттедж принадлежит самой упрямой женщине во всей Англии. Поверите ли, этой женщине предлагали в десять раз больше того, что стоит коттедж, а она не захотела расстаться с ним. Ей обещали даже перенести его целиком, поставить в более подходящем месте и заплатить круглую сумму в придачу, но – господи помилуй! – она не хотела и слышать об этом.

– А почему? – спросил Джон.

– Вот в том-то и вся закорюка! Старая это история. Видите ли, её дружок уехал, когда я был ещё совсем юнцом, и она вбила себе в голову, что он когда-нибудь вернётся и не будет знать, куда деться, если коттеджа не будет на месте. Ну, останься парень в живых, ему было б не меньше, чем вам, но я уверен, что он давным-давно помер. Ей, прямо сказать, повезло, что она отделалась от него, ведь он, почитай, был последним негодяем, коль обошёлся с ней так жестоко.

– Он бросил её, говорите вы?

– Да, уехал в Соединённые Штаты и не прислал ей ни слова на прощанье. Это был бессердечный, постыдный поступок, девушка всё время ждала его и тосковала. Наверное, она и ослепла-то оттого, что плакала все пятьдесят лет.

– Она слепа! – вскричал Джон, приподнимаясь.

– Хуже того, – отвечал рыбак. – Она смертельно больна, и думают, что ей недолго осталось. Вон, гляньте, карета доктора у её дома.

Услышав эти дурные вести, Джон вскочил и поспешил к коттеджу, где встретил доктора, садившегося в карету.

– Как здоровье вашей пациентки, доктор? – спросил он дрожащим голосом.

– Скверно, весьма скверно, – напыщенно ответил медик. – Если силы по-прежнему будут угасать, то жизнь её окажется в большой опасности; но если её состояние изменится, возможно, она и выздоровеет!

Изрекши тоном оракула сей ответ, он уехал, оставив за собой облако пыли.

Джон Гаксфорд нерешительно мялся в дверях, не зная, как объявить о себе, и опасаясь, не повредит ли больной душевное потрясение. Вдруг какой-то джентльмен в чёрном неспешно подошёл к нему.

– Не скажете ли, друг мой, здесь больная? – спросил он.

Джон кивнул, и священник вошёл, оставив дверь полуоткрытой. Странник подождал, пока тот прошёл во внутреннюю комнату, и затем проскользнул в гостиную, где когда-то провёл столько счастливых часов. Всё – до самых незначительных украшений – было по-старому, так как Мэри имела обыкновение заменять сломанную вещь копией, чтобы в комнате ничего не менялось.

Он не решался обнаружить себя, пока не услышал женский голос из внутренней комнаты; тогда он тихонько подошёл к двери.

Больная полулежала на кровати, обложенная подушками, лицом к Джону. Он чуть не вскрикнул, когда её незрячие глаза остановились на нём; бледные родные черты Мэри, казалось, совсем не переменились с тех пор, как он в последний раз обнимал её на набережной Бриспорта. Её тихая, лишённая событий жизнь не оставила на лице ни одного из тех грубых следов, которые свидетельствуют о внутренней борьбе и беспокойном духе. Целомудренная печаль облагородила и смягчила выражение лица, а потеря зрения была возмещена тем особенным выражением спокойствия, что отличает лица слепых. Пускай её волосы, выбившиеся из-под белоснежного чепчика, поседели, она осталась прежней Мэри и даже похорошела, а в чертах её появилось что-то небесное и ангельское.

– Найдите человека, который присмотрит за коттеджем, – сказала она священнику, сидевшему спиною к Джону. – Выберите какого-нибудь бедного достойного человека в приходе, который будет рад даровому жилищу. А когда он придёт, скажите ему, что я ждала до самого конца и что он найдёт меня там по-прежнему верной и преданной ему. Здесь немного денег – всего лишь несколько фунтов, но я хотела бы, чтобы они достались ему, когда он придёт: они могут ему понадобиться, и велите человеку, которого поселите в коттедже, быть с ним ласковым, ведь он, бедняжка, ужасно расстроится, и скажите ему, что я была весела и счастлива до конца. Не говорите, что я переживала, чтобы он не стал мучиться.

Джон тихо слушал, стоя за дверью, и не раз готов был схватить себя за горло, чтобы удержать рыдания, но когда она закончила и он подумал о её долгой безупречной, невинной жизни и увидал дорогое лицо, смотрящее прямо на него, однако неспособное его увидеть, то почувствовал, что мужество его оставляет, и разразился неудержимыми, прерывистыми рыданиями, которые сотрясли всё его существо.