Читать книгу "Счастливые - Людмила Улицкая"

Лилька немного подпрыгнула и повисла у него на шее, и это был самый легкий женский вес, те же тонкие косточки, маленькие руки. Прикосновение вернуло его молниеносно в то самое время, чуть ли не в тот же день, когда они здесь же, в «Шереметьево», прощались навеки-навеки, смертельно навсегда.

– Господи Боже мой! В жизни не узнала бы!

– А я бы из миллиона узнал, – пробормотал Шурик.

И они принялись произносить слова, которые не имели никакого отношения к происходящему, но наполняли воздух вокруг них, изменяли его состав и создавали голосовое облако живого воспоминания.

К ним приставали таксисты, спрашивали, не надо ли отвезти, но они не слышали, продолжая произнесение связующих слов и радуясь друг другу.

Потом Шурик подхватил чемодан и неудобную коробку с ненадежно подклеенными пленкой ручками, а Лиля пыталась подцепить ее сбоку, что-то щебеча о своей сумасшедшей соседке Туське, которая заставила ее тащить эту дурацкую коробку из Иерусалима в Париж, из Парижа в Москву, и, слава Богу, хоть в Токио не надо ее тащить, какая это глупость, что согласилась, но у соседки сын погиб в армии, единственный сын, и она немного помешалась, сидит, вяжет и распускает, как Пенелопа, и смотреть на нее горестно, а ручки оторвались еще в Лоте, в аэропорту Бен-Гурион, и она с этой коробкой еще там горя хлебнула.

Они уселись в машину, но как-то нескладно – Лиля с коробкой на заднее сиденье, а Шурик – рядом с водителем, и всю дорогу, обернувшись к Лиле, он смотрел на нее, и что-то в ее внешности ему мешало, но он не мог определить. Было одно какое-то неправильное изменение.

По дороге решено было, что, прежде чем ехать в гостиницу «Центральная», где забронирован был для Лили номер, заедут к Шурику: Вера Александровна выразила желание повидать Лилю Ласкину.

Лиля кивнула:

– Да-да, только недолго. Мне хочется в наш дом, во двор зайти, погулять по центру, и коробку эту проклятую я обещала отвезти Туськиной матери.

Подъехали к Шурикову дому – машину решили не отпускать, с вещами вверх-вниз не таскаться. Выскочили из такси, понеслись, схватившись за руки, в подъезд. Странное у Шурика возникло чувство: надо торопиться, чтобы успеть за эти отведенные им сутки наверстать все, за двенадцать лет упущенное.

Светлана с четвертого этажа напротив стоящего дома наблюдала, как пробежали к подъезду Шурик и девочка в длинной юбке с негритянской головой. Девочка бежала, по-балетному подпрыгивая, и Светлана сначала подумала, что вернулась Мария, но тут же сообразила, что Мария выше этой пигалицы. Значит, опять у него новая женщина. Еще одна женщина.

Обвал, облом, полная катастрофа. И дело, конечно, не во вчерашней вульгарной тетке с намалеванными черным бровями. У него просто-напросто двойная жизнь, и все усилия, многолетние усилия, потраченные на него, оказывались совершенно напрасными, как вся ее жизнь напрасна, и как глупо было цепляться за этот призрак мужчины.

Но Светлана ничего не бросала на половине. Она спустилась пешком с четвертого этажа, не спеша подошла к таксисту, все еще стоявшему возле Шурикова подъезда:

– Не отвезете ли меня…

Таксист, не отрываясь от газеты, буркнул:

– Heт, я занят. Мне отсюда еще в гостиницу «Центральная» ехать…

Светлана даже не удивилась, что шофер ответил на вопрос, который она не задавала. Она постояла немного, подумала и поехала к гостинице «Центральная».

60

По улице Горького Шурик и Лиля спустились к Манежу, прошли мимо университета, но внутрь не зашли, только потолкались в университетском дворе, в тени тополей и Ломоносова, в гуще студентов. Лиля подняла голову, посмотрела в небо и сказала:

– Господи, какая чудесная погода! Я иногда скучала по зиме, но совсем забыла, как хорошо здесь осенью. Такое хорошее тепло – это как температура тела, да, парного молока, незаметно и в самый раз. У нас то жарко, то холодно, а вот такой изумительной температуры как будто вовсе не бывает…

Прошли мимо дома Пашкова, и Лиля остановилась, изумленная:

– Аптека! Аптеку снесли! Да здесь все снесли! Учительница моя жила в двухэтажном домике, на этом самом месте…

Часть квартала, ниже приемной Калинина, была обращена в скверик. Расширена дорога с Каменного моста в сторону Манежа. Лиле хотелось плакать – жалко было не столько снесенных домов, сколько собственной памяти, переживающей болезненное чувство изъятия. То, что утвержденной памятью картинкой лежало где-то в законченном и совершенном виде, теперь должно быть исправлено в соответствии с новой действительностью и закрепиться в виде обновленной картинки.

От Пушкинского музея до станции метро «Кропоткинская» все сохранилось прежним, а вот мелкие незначительные домики, уютно расположившиеся между Кропоткинской и Метростроевской, вырвали, и на их месте стоял ни к селу ни к городу какой-то железный герой.

– А это кто еще? – спросила Лиля.

– Энгельс, – ответил Шурик.

– Странно. Ну, уж пусть бы Кропоткин…

Взявшись за руки, они прошли по Кропоткинской мимо Дома ученых, куда Лиля девочкой бегала во все подряд детские кружки, включая театральный, мимо пожарной части. Мимо дома Дениса Давыдова… Она улыбалась слабой и растерянной улыбкой – чем ближе к дому, тем все было сохраннее… Подошли к угловому дома, где Чистый переулок впадал в Кропоткинскую. Остановились напротив Лилиного подъезда, и она уставилась в окна, которые когда-то были ее окнами.

– А в нашей квартире жила одна чудесная старушка, Нина Николаевна. В крохотной комнате при кухне. Она была прежняя хозяйка квартиры, очень богатая семья была до революции. Какие-то промышленники или бизнесмены, кажется, на Урале у них что-то огромное было, завод, что ли… И я один раз видела, как патриарх остановился, он на двух «Волгах» ездил, зеленая и черная, в одной охрана, видимо. Черная машина остановилась, он вышел, она идет ему навстречу, она ему руку поцеловала, а он ее благословил, огромную такую ручищу ей на шляпку положил. И уехал. Резиденция его тут рядом. А я с портфельчиком шла из школы, наглая довольно-таки девчонка, подскочила к ней и спрашиваю: «А откуда вы его знаете, Нина Николаевна?» А она говорит: «Когда патриарх был молодым священником, он у нас в домовой церкви служил…» А ведь она не врала… А занавески, посмотри, занавески у нее в комнате все те же висят. Неужели жива еще?

Вошли в подъезд: и запах был все тот же. Она прислонилась к стене возле батареи. На этом месте они всегда целовались, прежде чем она убегала на второй этаж. Шурик обхватил ее голову руками, приподнял густые, немного войлочные на ощупь волосы и потрогал оттопыренные уши. Эти волосы были лишними.

– Ушки, – пробормотал он. – Зачем ты спрятала ушки? Зачем ты отпустила волосы?

Раковины были нежные, почти совсем незакрученные, и позади уха была такая длинная вмятинка, узкий желобок. Он провел по нему пальцем, потрясенный полной неизменностью осязательного ощущения. Лиля захихикала и передернула плечом: