Читать книгу "Бар «Безнадега» - Мира Вольная"

Я опускаю морду, ловя его отголоски, и снова бегу.

Теперь не потеряю, теперь буду осторожнее. Гораздо-гораздо осторожнее. Дыхание рваное, тяжелое, причиняет боль, раздирает на части внутренности, кажется, что из пасти капает не слюна, а горячая кровь, что я теряю свой ад.

Еще одно перо падает через какое-то время. И прежде, чем что-то снова меняется, проходит еще вечность, чудовищно, невероятно долго. И если сил сначала было в избытке, то с каждым мигом они тают все быстрее и быстрее. Я таю.

Я с трудом перебираю лапами, почти не различаю звуков и лиц, меня мутит и все расплывается перед глазами. Голос Чистилища почти невозможно игнорировать, еще немного и я поддамся на уговоры. Он все шепчет и шепчет, тянет и тянет, просит сдаться, убеждает, что я ничего не смогу, что ничего уже не изменить. Что я слабая, беспомощная, никчемная. Будто наваливает мне на хребет бетонные плиты, связывает лапы.

А потом сквозь гудение, сквозь гвалт слева доносится хриплое «бля», очередное перо пожирает, растворяет в себе вечно голодный туман, и я рвусь на голос и запах. Почти из последних сил.

Фигура Зарецкого просто вырастает из дымки, возникает сначала размытым пятном и только спустя еще одну вечность начинает обретать очертания.

Я падаю, не дойдя до него несколько метров…

Есть ли тут метры?

…скулю, пытаюсь отдышаться. Зарецкий меня не видит, или если и видит, то никак не реагирует, а мне надо совсем немного, чтобы отдышаться и суметь подняться, дотянуться до своего тела и сбросить его в брешь. Совсем немного времени, чуть-чуть.

- Собака?

О, меня наконец-то заметили?

Я дергаю лапой, пробую приподняться.

Зарецкий меня не узнает? Или не помнит? Или и то, и другое? Как глубоко брешь в него забралась?

- Что тут делает собака?

А мне наконец-то удается встать, даже подняться. Я сосредотачиваюсь и загоняю гончую назад, ощущаю, как трясет тело в «Безнадеге». Чувство такое, будто я сижу на огромной кровати, а на другом ее конце кто-то скачет.

Изменение проходит болезненно, но быстро. Через несколько мгновений я стою напротив Аарона на своих двоих, а не на четырех, всматриваюсь в лицо, замечаю огромное темное пятно на рубашке, сломанные крылья тают в тумане, теряют перья.

- Я Элисте, - я протягиваю руку, - пойдем со мной, - пальцы дрожат, меня всю трясет. По лицу Зарецкого ничего не понятно: нет ни удивления, ни узнавания.

- Элисте…

- Я - собиратель.

Он хмурится глубокая складочка прорезает лоб, губы снова недовольно поджаты.

- Из своры Каина, - он кривится, усмехается. – Не думал, что кто-то из вас еще остался.

А я продолжаю тянуть к нему руку.

- Пойдем со мной, я все расскажу.

- Зачем? Я там, где и должен быть.

Ой, да твою-то мать!

Я готовлюсь открывать брешь и сама хватаю Аарона за руку. И в этот момент что-то происходит, что-то неправильное. В темных глазах напротив оживает память, его пальцы крепче обхватывают мои, но… Но прикосновение обжигает, плавит кожу, между нами трещит и натягивается пространство. Вспышка обжигающего света и меня отшвыривает назад. Ударом плети, болезненной судорогой, возвращая в тело пса, из пасти теперь действительно льется кровь.

Миг и тело снова меняется, потом опять. И опять, и снова.

- Аарон, - цежу сквозь зубы. – Зарецкий! – ору в пустоту, и крик превращается в вой.

Меня поднимает за шкирку, встряхивает. Из-за света я все еще ничего не вижу. Больно. Так больно, что не получается сдержать стон. Горло сдавливает, сжимает. Я не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть.

- Аарон…

Я рвусь из непонятных тисков, валюсь вниз, боль простреливает от ног до затылка, жгучая. Не открываю глаз, двигаюсь на ощупь. Рот полон крови, будто в груди или горле что-то лопнуло.

Аарон.

Я наконец-то натыкаюсь на его руку и все-таки сжимаю.

- Ты обещал вернуться…

- Лис…

Я еще крепче стискиваю пальцы, рука Аарона теплая, ответное пожатие крепкое, уверенное. Я знаю, что Зарецкий вспомнил и удовлетворенно выдыхаю. Пробую подобраться ближе к нему. И пространство снова напрягается и трещит. Очередная вспышка света, еще ярче и сильнее, чем была первая, меня поднимает в воздух, отдирает от Зарецкого почти на живую, я ощущаю, как ногти царапают его кожу. Боль заставляет выгнуться дугой, снова закричать. А потом меня вышвыривает в реальность, сносит ударом и выталкивает из Чистилища, грубо и безжалостно разрывая ткань мироздания. Я открываю глаза и смотрю в потолок «Безнадеги». Не могу сделать вдоха. Рот полон крови, а надо мной взволнованное лицо Дашки.

- Элисте? – моя голова у нее на коленях, в глазах стоят слезы. Мелкая не плачет, но на грани. Приходится повернуть голову и сплюнуть прежде, чем заговорить. Вот только, что сказать, я не знаю, я не понимаю, что произошло, и почему Чистилище меня вышвырнуло… И Чистилище ли…

- Я нашла его, Даш… - хриплю, пробуя приподняться. Тело все еще дрожит, ощущение будто меня закатали в асфальт, кажется, что болит даже кровь в венах. – Но не смогла вытащить. Он... узнал меня, - говорю и понимаю, что вокруг какая-то неестественная, чуть ли не испуганная тишина. Только Лебедева снова шумно дышит. – Но… мне не дали его вытащить.

- Конечно, не дали, - уставший, подчеркнуто-терпеливый голос того, кого я меньше всего ожидаю и хочу сейчас видеть, все-таки заставляет приподняться, прислонившись спиной к тощей Лебедевой. Мелкая тоже немного дрожит. – Не стоит делать то, в чем ничего не понимаешь, Элисте, не стоит лезть, куда не просят.

Самаэль сидит на нижней ступеньке у входа, колени согнуты, руки опущены между ними. Иной кажется расслабленным, но и только, по роже больше ничего не понятно, абсолютно непроницаемое выражение. 

- Очень убедительно, Сэм. А главное, действенно, - кривлюсь я, осматриваясь. В зале только я и Дашка, даже Вэла нет за барной стойкой. – Я попробую еще раз, а потом еще раз и еще, и ты меня не остановишь.

- Тебя остановит брешь, Громова, - он вытягивает ноги, устремляет взгляд на носки кроссовок, выглядит почти скучающим. – Если Аарон силен настолько, насколько я думаю, он выберется сам. Он должен выбраться сам.

- Очередной замысел Божий? - сплевываю я кровью на пол. – Протащить его через все дерьмо, которое только возможно? В этом великая цель?

Башка трещит страшно, я с трудом могу говорить, не то что двигаться. Все еще немного потряхивает от остатков адреналина и страха. Но на самом деле я цепляюсь за этот разговор, как за спасательный круг, чтобы разобраться в том, что произошло.

- Ты на кого сейчас злишься, Громова? – склоняет смерть голову набок. – На брешь? На законы мироздания? На Зарецкого? На всех сразу?