Читать книгу "Число зверя - Роберт Хайнлайн"

Глава сорок седьмая

Никаких «завтра» не будет.

ЗЕБ:

Зря Шельма устроила такое Лазарусу. Ветерана шестнадцати войн и Кощей знает скольких схваток не годится ставить в такое положение, когда у него кровь отливает от головы и он грохается в обморок.

Дити тоже так считает, но задает мне вопрос: а сам я смог бы удержаться и не обставить так же пышно возвращение мамы Морин? Ну, наверное, не смог бы, будь у меня такое же богатое воображение, как у Шельмы, – и все равно это было бы неправильно.

Нет, ничего плохого с ним не случилось. Ему не дала упасть Шельма, подставив все сорок три килограмма своего веса. Она наблюдала за Лазарусом, увидела, что он начал падать, шагнула к нему и обхватила его за талию. В общем, сделала все, что могла, – не дала ему удариться головой об стол. Готов спорить, что все остальные смотрели на Морин, но не Шельма. Ведь это она все устроила – а режиссеру всегда интересно, какое действие оказывает спектакль на того, ради кого он поставлен.

Она тщательно продумала все подробности постановки – вплоть до того, что даже заставила Либби попросить Иштар добыть тот самый наряд – туфли, чулки и зеленые подвязки, как на фотографии, и к тому же плащ с капюшоном, чтобы наша всевидящая Дора не догадалась, что у нас на борту прибавилось еще одно действующее лицо. Шельма сообразила, что тот «французский» снимок мамы Морин (да, я тоже ее так называю – она живое воплощение материнства… и в то же время самая сексуальная женщина на свете. Не говорите Дити.) (Дити знает. – Дити.), – что тот снимок все еще существует, если только не уничтожен пулеметной очередью в 1918 году на Земле-прим. Но он не должен был быть уничтожен… потому что Лазарусу «отстрелили задницу» – так это описали его сестры. Не совсем точно описали: он и вправду чуть не погиб, но не столько от пуль в заднице, сколько от раны в живот. Но все пули пришлись ниже пояса.

А где солдат в бою держит самое для него дорогое? В нагрудном кармане, обычно в левом. Я всегда так делал и ни от одного ветерана не слыхал, чтобы кто-нибудь поступал иначе.

Может быть, и стоит упасть в обморок, чтобы очнуться в окружении Морин, Хильды, Лаз-Лор, Элизабет и света души моей. Мы с Джейком вполне успели бы сыграть несколько партий в покер, прежде чем кто-нибудь обратит на нас внимание. Поэтому я попросил Дору подать нам с Джейком закуску и выпивку: неизвестно было, когда дойдет дело до обеда. И дойдет ли вообще.

Я слышал, как Шельма сказала:

– Морин, нужно снять с него эту тяжелую форму. Дора поддерживает тут тропическую жару. Не надо было мне наряжать мужчин в форму, когда мы, женщины, одеты по сезону.

Они принялись раздевать его. Я сказал:

– Урок окончен, Джейк.

Моя форма, которую я, быть может, больше никогда не надену, но которой горжусь, – пропотела насквозь. Джейку было не легче. Стоит только привыкнуть ходить нагишом, и после этого в любой одежде будешь чувствовать себя мумией Рамзеса II.

Мы разделись и отдали одежду и оружие одному из манипуляторов Доры, чтобы он отнес их на «Аю». Туда же мы отправили пистолет Джейка вместе с кобурой и ремнем – я подобрал его, на что никто не обратил внимания. Мы с Джейком чувствовали себя бессловесными рабочими сцены: все остальные хлопотали вокруг сержанта Бронсона.

Дора напомнила мне, что «Ая» заперта. Я спросил:

– Если какая-нибудь дверца откроется, ты сможешь положить все на сиденье?

– Да, – ответила она.

– Тогда так и сделай, – сказал я. – Дай мне поговорить с Аей.

Немного погодя мы все-таки приступили к обеду. Все щеголяли в «парадной» наготе, кроме Морин: даже когда мы разделись, она еще долго оставалась в этой своей «повседневной» одежде. Но только до тех пор, пока я не начал фотографировать наших четырех бесстыжих граций. Скинув форму, мы с Джейком решили было пойти помыться, чтобы не перегружать зря систему кондиционирования воздуха «Доры», и Либби с Дити тоже запросились в душ, но я уговорил их и Лаз-Лор подождать, а сам, пошатываясь (качка дошла до четырех баллов, с белыми барашками на гребнях), сходил на «Аю» за Джейковым «Полароидом».

Оказалось, впрочем, что в этом не было никакой необходимости: Дора умеет вести фото- и киносъемку, в цвете и на стерео, в любом ракурсе и при любом освещении – это она подсвечивала живые картины в дверях (и фотографировала их, как я потом узнал).

Пока Морин с Джейком давали указания, где кому сидеть, мы с сержантом Бронсоном развалились этакими Неронами на диванах, отведенных для Либ и Дити, а Шельма уселась между нами и кормила нас из рук виноградом.

Джейк хотел, чтобы все приняли «художественные» позы. Мама Морин соглашалась со всем, что он говорил, а потом делала по-своему. Получилось, может быть, и художественно, но я точно знаю одно: что эти фотографии способны вызвать эрекцию даже у скелета.

Тем временем Дора играла, пела, угощала нас всякими лакомыми кусочками, которые надо было есть палочками, как в лучших китайских ресторанах, и подливала отменного вина. Репертуар у нее, по-видимому, очень богатый, и некоторые номера, к моему удивлению, оказались знакомыми. Когда Джуди Гарланд поет «По ту сторону радуги»[124], тут уж не ошибешься – Дора пела ее голосом. Еще я припомнил «Радуйся, сейчас позднее, чем ты думаешь»[125]. Но большинство мелодий я не знал.

Дора объявила «Завтрашнюю песнь» – по крайней мере мне так послышалось. Лазарус и Морин до самого конца сидели, взявшись за руки. Песня была такая, что это название ей, по-моему, совсем не подходило. Я догадался, в чем дело, когда она кончилась, и в наступившей мертвой тишине Морин сказала Лазарусу:

– Теодор, Иштар хотела поменять расписание вахт, но Тамара[126] ей запретила. Она хотела сделать это ради тебя, дорогой мой, и ради меня, – но Тамаре не терпится с тобой повидаться.

– Тамара всегда знает, чего хочет, – ответил Лазарус.

– Да, Тамми всегда знает, как лучше, – согласилась мама Морин. – Скажи мне, Теодор, я все еще ее тебе напоминаю?

Лазарус смутился:

– Ну не знаю. Ты на нее не так уж похожа… но что-то от нее в тебе есть. А ты больше похожа на Нэнси, чем сама на себя.

– Да, я знаю. В нашей семье никто не хотел ждать, ведь тебя слишком долго не было. Потерпи, – когда я в твоих глазах стану похожа сама на себя, скажи мне, и Галахад[127] закрепит этот видимый возраст своей косметикой. Ты по-прежнему собираешься сделать то, что пообещал мне так много лет назад, – взять Тамми и меня к себе в постель? Может быть, мне следует добавить, Теодор, что я теперь жена твоих сводных мужей. Я не прошу тебя на мне жениться – хотя думаю, что Тамми будет удивлена, если ты этого не сделаешь. Но я ни на чем не стану настаивать. Я буду притворяться кем тебе угодно. Я делала это для Брайана, теперь буду делать для тебя.