Читать книгу "Тайна двух океанов. Победители недр - Григорий Адамов"

Трасса снаряда исчезла.

Сплошная серая пелена габбро с редкими светлыми слезинками полевого шпата заполняла снимок.

"Изгиб торпеды закрыл трассу, – подумал Володя. – Теперь она появится внизу…"

Он перевел киноаппарат на диаметрально противоположную сторону цилиндрической камеры и посмотрел в окошечко. Трассы на снимке все еще не было. Видна была лишь сплошная черная масса, нисколько не похожая на снимок габбро.

"Нижняя часть торпеды еще закрывает трассу. – Володя старался подавить тревогу. – Раньше чем через полчаса смотреть нечего…"

Стал заметен переход торпеды в нисходящее движение. Володя переместил распределительнй щит с плетью проводов, тянувшихся к нему, на специальный шип около того, что до сих пор считалось полом, а все приборы на полочках плотно накрыл крышкой. Почти лежа и поддерживая сползавшего Брускова, он перевернул его и сам повернулся ногами к вершине торпеды. Через некоторое время они уже лежали на спине, упираясь ногами в новый пол. Володя посмотрел в окошечко бокового киноаппарата.

Трассы на снимке не было.

Однообразная картина строения габбро стояла перед глазами Володи. Полустоя, полулежа на стене торпеды, он несколько мгновений оставался в неподвижности, пораженный, растерянный, не зная, что делать; посиневшие губы беззвучно шептали:

– Я потерял трассу… я потерял трассу…

Потом промелькнула искра слабой надежды, и он подумал:

"Наверное, торпеда описала слишком длинную дугу… Киноаппарат еще слишком далеко от трассы… Надо подождать".

Он старался заполнить время, чтобы заглушить все растущую тревогу. Несколько раз он принимался кормить Брускова, менял компрессы на его голове, старался поудобнее усадить на полу его бессильное тело, уже совсем опустившееся вниз. Но руки работали вяло, все мысли Володи тянулись к киноаппарату. Несколько раз он не выдерживал этого напряжения и заглядывал в зеленое окошечко. Напрасно! Ничего, кроме габбро, его редко-пятнистой структуры! Иногда на снимках появлялись лучеобразно расходившиеся темные черточки, иногда они попадались в одиночку, неправильные, изломанные, изогнутые. Володя знал: это трещины, разрезавшие толщу первозданной массивной породы в далекие времена ее первого остывания, неизвестно где возникавшие, неизвестно куда направляющиеся.

Володя забыл о времени. Теперь он не отрывал глаз от киноаппарата. С минуты на минуту должна была появиться трасса – он был твердо убежден в этом. Глаза напрягались до боли, стараясь не упустить спасительной линии на снимке.

Радостный крик прорезал наконец однообразное гудение моторов.

– Трасса!.. Есть трасса!..

Вот ее смутная еще вертикальная тень, пересекающая весь снимок сверху донизу.

Но почему она так далеко в стороне, почти у самого края снимка? Неужели торпеда так сильно отклонилась от трассы? Она и сейчас отходит от нее, тень еще ближе подошла к краю снимка, почти сливаясь уже с ним одной своей стороной. Какое счастье, что она вовремя замечена! Пять минут опоздания – и торпеда прошла бы далеко в стороне от трассы, и они навеки разошлись бы со снарядом в безграничных, слепых глубинах земли.

Скорей к трассе и вниз – к снаряду!

Володя слегка повернул небольшой рычаг на распределительной доске – вниз и вправо, по двум взаимно перпендикулярным градусным дужкам – и опять прильнул к окошечку. Тень начала медленно, едва уловимо для глаз, передвигаться к середине снимка, но очертания ее все еще оставались смутными. Прошло около часа, прежде чем она достигла середины снимка, и тогда Володя поставил рычаг точно посредине горизонтальной дуги. Торпеда шла теперь вниз по крутому уклону, прямо на полосу тени.

У Володи затекли ноги, заболели спина и шея от неудобного и напряженного положения. Но он не отходил от киноаппарата. Все яснее и четче проступали очертания тени на снимке. Она медленно поднималась, уходила вверх, открывая снизу новые участки. Торпеда спускалась все круче вниз. В радостном нетерпеливом волнении Володя тихо запел буденновский марш:

Никто пути пройденного У нас не отберет, Конная Буденного Дивизия, вперед…

Внезапно на последнем слове его голос осекся и пение оборвалось. С полуоткрытым ртом Володя обхватил обеими руками киноаппарат и на мгновение замер.

Потом отвел побледневшее, без кровинки, лицо с расширившимися глазами, в которых застыл смертельный ужас. Он хотел что-то сказать, но губы не повиновались. В свистящем, нечленораздельном шепоте едва можно было разобрать:

– Это не трасса…

Как будто теперь лишь поняв все значение этих слов, он отчаянно закричал:

– Это не трасса… Михаил! Это не трасса!.. Мы заблудились!..

Упав на колени возле Брускова, он шептал трясущимися губами:

– Мы не туда идем… Я потерял… потерял трассу… Мы заблудились…

С неожиданной силой он вдруг вскочил на ноги и вновь прильнул к окошечку киноаппарата. В центре снимка, на сером фоне габбро, вертикально стояла темная полоса с зазубренными, неровными очертаниями. Внизу полоса неожиданно расщеплялась на пучок тонких, извилистых, спутанных в клубок нитей.

Сомнений нет! Это трещина – странная, необычная, – но все же трещина, а не трасса снаряда.

Володя резко, как перед внезапно открывшейся пропастью, повернулся к распределительному щиту и выключил все моторы. В наступившей тишине, дрожа всем телом, все с тем же ужасом в глазах, он опустился рядом с Брусковым на пол камеры и застыл…

Одно видение заполняло теперь его мозг, овладело всеми чувствами: огромная мрачная толща земной коры вверху, над ним, пылающая бездонная глубина внизу и необозримые пространства безмолвной, непроницаемой каменной массы кругом. И среди этого каменного мрака, в микроскопическом, ярко освещенном стальном пузырьке, – он, Володя, рядом с полуживым Брусковым, далеко, страшно далеко от яркого солнца, голубого неба, от веселого смеха, от всех радостей жизни.

Он долго просидел в оцепенении, прежде чем первая робкая мысль проступила в его сознании:

"Ведь трасса все-таки где-то здесь… близко… Торпеда не могла далеко уйти от нее… Сбила с дороги трещина… Но он знает, насколько отклонилась торпеда от прежнего пути… На десять делений вправо и на двенадцать – вниз. Вниз все равно надо идти, а отклонение по горизонтали можно исправить… прежний путь был все-таки более или менее правильным… Нельзя бездействовать… нельзя тратить зря энергию аккумуляторов… Надо идти вперед… искать…"

…Бодрое, деловитое пение моторов вливает в душу мужественную силу, решимость и веру. Володя ожил. Он не может и минуты оставаться без дела. Он ухаживает за Брусковым, кормит его, меняет ему компрессы, поправляет положение рук и ног, чтобы не затекли… Брусков то невнятно бредит, то затихает. Он тяжело дышит… Володя часто смотрит в носовой и боковой киноаппараты, переводит боковой по круговому рельсу, чтобы видеть путь торпеды со всех сторон.