Читать книгу "Последний альбом - Элизабет Хэнд"

Откуда-то сочилось слабое призрачное сияние, хотя ни окон, ни ламп я там не обнаружил. Как будто свет шел прямо из стен. Я почти ползком продвигался вверх, боясь оступиться и сломать шею. Стены угрожающе сдвигались, ледяной воздух обжигал горло. И какой-то могильный глинистый запах со слабым оттенком гниющей древесины.

И мертвая тишина. Я даже остановился и топнул изо всей силы по ступеньке – лишь слабый отзвук, как будто сухой лист упал.

«Хренов Джулиан», – подумал я, подозревая его злую шутку. Может, он решил меня осадить, научить уму-разуму. Минут через пять я опять остановился перевести дух и обернулся.

Вот этого не надо было делать.

Лестница позади уходила вниз бесконечной спиралью, постепенно погружаясь в темноту, пока вовсе не терялась из виду. Во рту пересохло; пришлось уцепиться за стену, чтобы не упасть.

Не мог я подняться на такую высоту, да и здание не могло быть таким высоким или простираться так далеко вглубь.

Но когда я повернулся – а сердце колотилось как бешеное, – вверх тоже тянулись бессчетные ступени, теряясь в бесконечности. Если пойду дальше, впереди только непроглядная тьма. Если поверну назад, меня поглотит черная спираль, уходящая в невообразимую бездну.

Я замер. Не мог двинуться, боялся потерять сознание. Ступени были слишком узкие, чтобы присесть, поэтому я прислонился к стене и попытался успокоиться, считая до ста в обратном порядке.

Досчитал почти до полусотни, когда услышал тот звук. Голос. Очень слабый; пришлось затаить дыхание, чтобы убедиться, что мне не примерещилось. Тот самый голос, который я слышал в ту ночь, когда приезжала Нэнси и мы держались за руки в темноте. Слов не разобрать.

Почти незаметно голос становился громче, и стало понятно, что это пение. Слов по-прежнему не различить, но мелодию я через пару минут узнал: песня Томаса Кэмпиона.

Поющий будто проглатывал слова: как я ни старался, не мог вспомнить текст, хотя звук определенно приближался.

И теперь я услышал еще кое-что: шорох, будто по ступеням что-то волокут. Или кто-то ползет.

Бессловесная песня продолжалась. Темнота сгустилась, в воздухе повисла гнилостная вонь, и я с громким шлепком прижал ладонь ко рту.

Благодаря этому импульсивному движению я обнаружил, что снова могу шевелиться, – и не стал медлить. Едва не спотыкаясь, я помчался вверх по лестнице, хватая ртом воздух и давясь вонью. Впереди слабо затеплился бледный свет и темноту прорезала серебристая линия: очертания двери.

Скользящий шорох за спиной превратился в пронзительный дребезг, который заглушил бессловесную песню. Добежав до верхней ступеньки, я рванулся к двери, шаря по ней в поисках ручки. Нащупал пальцами металлическую защелку, дернул на себя, и дверь приоткрылась. Я наклонился, чтобы протиснуться в образовавшуюся щель, и тут…

Вот клянусь: дверь стала закрываться, зажав меня. Я скреб ногтями по древесине, но дверь давила все сильнее и сильнее.

И вдруг, уж не знаю как, я мгновенно оказался на другой стороне. Помчался по коридору и бежал, пока не наткнулся на свою бандану, привязанную к двери спальни, сорвал ее и понесся дальше по коридорам и вниз по лестнице в репетиционную.

Эштона чуть удар не хватил, когда я ворвался в зал.

– Ты сдурел?! – заорал он, но я просто захлопнул дверь и припер ее креслом.

Даже говорить не мог, пока Эштон не сунул мне бутылку виски. Когда ко мне наконец вернулся дар речи, я понес чушь про телефон и службу спасения. Разумеется, выхлебав полбутылки, я малость успокоился и забыл про звонок спасателям. Но руки тряслись весь остаток дня, скрипку держать не мог.

О том, что со мной стряслось, ни Эштону, ни остальным я так и не рассказал. Сперва боялся, что на смех поднимут, потом – что разозлятся, с чего это я раньше молчал. Вообще никому не рассказывал до сих пор.

Глава 10

Нэнси

Зря Лесли молчала о том, что творилось с Джулианом. Рассказала только через полгода. Они все воротили нос от того, чем я занимаюсь, но только не Джулиан. Пожалуй, только я и могла с ним по-настоящему поговорить: мы были на одной волне, интересы у нас совпадали. Не столько магия, сколько эзотерика: древние манускрипты, средневековые гримуары, доктор Ди. Книги познания. Всякие такие штуки. Будь я в курсе, во что он ввязался, могла бы оказать реальную помощь, особенно после той ночи на полу, когда мы слышали голос.

В общем, на следующее утро мы с Джулианом спозаранку отправились в лес на прогулку. Остальные спали. Я проснулась из-за храпа Уилла – он по храпу крупный спец. Толкай его, тряси, хоть на пол спихни – не реагирует. Пришлось встать. Отправилась вниз заварить чаю.

В гостиной был только Джулиан. Вряд ли он вообще ложился – Лесли говорила, что иной раз он больше часа-двух не спал, а потом отправлялся в свои леса.

Но сейчас Джулиан выглядел бодрым, хотя немного рассеянным. Задумчивым. О случившемся накануне, когда мне явились видения, которые он вызывал, мы не упоминали. Не было нужды. Я знала, что он знает, и он знал, что я знаю. Такое случается. Нечасто, но случается.

Позавтракали, он курнул и предложил прогуляться. Оделась я не по-походному – длинная юбка, замшевые сапоги, – но сразу согласилась. Тогда форма одежды меня не особенно заботила.

Погода великолепная, в траве всякие ромашки-одуванчики, в небе жаворонки заливаются. Повсюду бабочки порхают, бархатницы и белянки. Джулиан, несмотря на надвигающуюся жару, надел свой старый вельветовый пиджак, который можно увидеть на всех его снимках. В траве роса, все цветет и пахнет, и вокруг сладкий аромат свежей зелени, как бывает, когда листья еще и не думают желтеть к осени. Пестрота, будто гуляешь внутри калейдоскопа: все вообразимые оттенки зеленого, яркие вспышки цветов и птичьих крылышек, синева неба…

Джулиан напевал себе под нос «Прах обгоревшего дуба». Я тогда впервые эту вещь услыхала, задолго до выхода альбома. Он положил слова на собственную мелодию, но в ней проскальзывали отголоски того призрачного мотива, что мы слышали накануне ночью.

Нет, даже не отголоски: скорее, беззвучное влияние. Как будто он собрал воедино все оттенки молчания, тишины, пауз. Получилось прекрасно, хотя жутковато. Альбомная версия помягче, попроще. Будь у них возможность записать несколько дублей партии Джулиана, глядишь, и добились бы правильного звучания, которое изначально задумывалось. У меня даже мурашки побежали.

Тут я и вспомнила слова старика фермера: «Пусть сидит дома и не лезет в лес. И остальные тоже…»

Однако ярким солнечным утром, да еще вдвоем бояться вроде нечего – если один из нас подвернет ногу или свалится в яму, другой поможет выбраться. Но пение Джулиана все же меня беспокоило. Когда он умолк, я вздохнула с облегчением.

Мы вышли к едва заметной тропе, ведущей сквозь заросли. Вероятно, там ходили олени; тогда в Гемпшире еще водился благородный олень. Джулиан уверенно повел меня по этой тропе. Я спросила, ходил ли он тут раньше, и он кивнул.