Читать книгу "Впереди веков. Историческая повесть из жизни Леонардо да Винчи - Ал. Алтаев"

Праздник кончился, как всегда, обильным пиром и пляской. За столом подавали роскошные артишоки, присланные из садов самого султана, соус из каплунов, какую-то небывалую заморскую зелень, чудесные фрукты, фалернское и кипрское вина… Но что было всего замечательнее – это паштет, обложенный овощами и изображавший весь Рим с его Ватиканом, замком св. Ангела, Колизеем и даже катакомбами. В замке св. Ангела играла заунывная музыка, точно при вечернем обходи стражи; в Ватикане гулко били часы и раздавался тягучий звук органа…

За столом много ели, много пили, говорили придуманные на этот случай заранее стихи, а шуты Янакки и плутоватый Диода наперебой кривлялись, выказывая свои необыкновенные способности смешить людей. Моро хохотал во все горло, обнаруживая всю свою любовь к грубым и плоским шуткам; за ним смеялись и французские рыцари, и один только герцог Джованни-Галеаццо сохранял на лице мечтательную задумчивость. Он все еще находился под обаянием чудной песни Леонардо.

А после ужина опять плясали в саду, облитом ярким светом светильников, вставленных в канделябры чудной художественной работы. Под нежную музыку, как в волшебной панораме, плавно и размеренно двигались дамы и кавалеры, звенели сабли, слышался тихий смех и мелодичные голоса…

Потом играли в шары, игру, распространенную издавна по всей Италии, и в этой игре особенно обнаруживалась сильная мускулатура и ловкие движения молодежи, одетой в обтянутое платье. Потом играли в «слепую муху» (жмурки), любимую игру миланских дам… И во всех состязаниях, где требовалась физическая ловкость, Леонардо оказывался первым.

Поздно кончился праздник. Уже ясные звезды побледнели, и на востоке выступила кроваво-красная полоса утренней зари…

Рисунок Леонардо да Винчи

На прощанье Моро сказал Леонардо:

– Завтра, мессер, ты явишься ко мне для переговоров.

Леонардо поклонился и усталой походкой пошел из замка. На пороге одной из аллей он услыхал робкий задыхающийся голос:

– Мессер Леонардо… мессер… На одну минуту… Когда будет возможно, придите ко мне… Я бы хотел… поговорить с вами… Но только я бы не хотел, чтобы об этом знал дядя…

Перед Леонардо стоял бледный и взволнованный герцог Галеаццо. Художник посмотрел на него с участием и сожалением.

– Я сделаю все, что будет угодно вашей светлости, и зайду к вам без ведома вашего дяди, – сказал он почтительно и в то же время покровительственно, как говорят с детьми.

На другой день утром в назначенный час Леонардо явился к Лодовико Моро.

Лодовико встретил флорентийца с необычайною важностью, как будто хотел подавить роскошью и богатством своего костюма, своим царственным величием. Леонардо невольно улыбнулся смешной выставке драгоценностей, нацепленных на Моро, и Лодовико вспыхнул: он подметить насмешливый огонек в глазах художника.

– А, мессер Леонардо, – сказал он, – я тебя ждал.

Регент невольно признавал непобедимую душевную силу этого человека, который олицетворял собою идеал того времени. Оригинальная натура, вследствие чудной гармонии всех соединенных в нем дарований, делала Леонардо похожим на героя, на божество.

– Ты предлагал мне соорудить конную статую моего отца. Эта мысль мне нравится, мессер, но только сумеешь ли ты сделать что-нибудь этакое… грандиозное, величественное, что действительно могло бы прославить великого Франческо Сфорца?

– Я убежден, ваша светлость, – отвечал со спокойной уверенностью Леонардо, – но для этого мне необходимы материал, помещение и помощники, а следовательно, прежде всего нужны деньги. И если вашей светлости…

– За деньгами дело не станет там, где речь идет о прославлении фамилии Сфорца, – произнес высокомерно Моро.

В этих словах оказалась вся натура тщеславного выскочки, старавшегося во что бы то ни стало сделаться великим.

– Я представлю вашей светлости смету расходов и попрошу поскорее отвести мне помещение под мастерскую, – сказал Леонардо, низко кланяясь Лодовико.

Моро приказал отвести флорентийскому художнику землю в предместье Милана, между крепостью и монастырем делла Грацие. Это было обширное место, окруженное огородами; возле него с одной стороны возвышалась стройная обитель доминиканского ордена Марии делла Грацие, создание молодого гениального архитектора Браманте, который был в то время на службе при миланском дворе. Кирпичное розовое, с широким ломбардским куполом здание с лепными украшениями из обожженной глины было чудной вдохновенной фантазией гения, работавшего в религиозном восторге.

В предместье Верчельских ворот Леонардо построил довольно обширный дом, который должен был вмещать в себе мастерскую художника, помещение для него, его учеников и помощников. В глубине сада, с вечно наглухо запертой калиткой, стояло маленькое здание – лаборатория Леонардо. От даваясь искусству, он не забывал уроков любимого учителя, знаменитого Тосканелли; его не переставала глубоко увлекать математика и химия, и он работал в лаборатории, изобретая новые соединения, делая смелые и оригинальные вычисления.

Мастерская в предместье Милана оказалась малой для сооружения грандиозного памятника Франческо Сфорца. Статуя, совершенно цельная, должна была иметь 8 метров в высоту, и на отливку ее требовалось 100.000 фунтов бронзы. Эти причины заставили Моро отвести Леонардо помещение в самом замке.

Началась спешная усиленная работа. Художник целыми днями упорно чертил углем бесчисленные наброски конной статуи. Голова его горела от массы образов. Сфорца – этот выскочка, искатель приключений, грубый солдат, вышедший из народа и готовый продать своего лучшего друга, Сфорца, хитрый как лиса, достигший власти злодеяниями и подвигами, мудрый правитель, – увлек своей двойственной натурой глубокого художника-мыслителя. Леонардо постигал всю великую силу этого гениального разбойника, и стоило ему только это постигнуть, как он стал рабом своей великой творческой идеи. И в душе его родились разом два образа Франческо Сфорца. Один из них был величественный полководец, спокойно проезжающий с сознанием собственной силы на великолепном коне после геройской победы, и при взгляде на этого победоносного героя невольно должны были рисоваться в воображении триумфальные арки, победные крики, восторг солдат, приветствующих своего предводителя…

Другой проект был смелее, и Леонардо, первый наездник Италии, с особенной любовью остановился на нем. Франческо должен был не спокойно гарцевать на своем коне, а нестись на нем галопом в самый центр сражения. Рассвирепевший конь, всадник, разгоряченный битвой, летят вперед с страшною стремительностью. Лицо герцога горит вдохновением. Он весь – порыв, и конь его, составляя одно целое с всадником, одушевлен безумной отвагой и скачет через поверженного во прах врага.

Нужно было придумать для статуи пьедестал, который был бы красивейшим памятником Италии…