Читать книгу "Эпоха Мертвых. Экспедитор. Оттенки тьмы - Александр Афанасьев"

– Деканозов, – усмехнулся Максим Максимович, – возможно, вы выбьете из меня все, я не знаю, как пытают в том здании, где не осталось ни одного, кто начал работать в семнадцатом? Заранее обговорено, что рукопись вернут только в руки, в Лос-Анджелесе, один на один. И если мои друзья не получат моего приглашения – они, кстати, стали и нашими друзьями, ибо поверили мне, – и не проведут месяц у меня в гостях, в моем доме, – они опубликуют то, что я им доверил. Ключ от моего сейфа в банке у них, отдадут они его только мне – в присутствии адвоката и нотариуса… Моя подпись на любом письме, если вы заставите меня его написать, будет сигналом к началу их работы…

Хотите, чтобы я процитировал отрывок из вашей беседы с Герингом, которому вы передавали устное послание Сталина? Вы не учли, с кем имеете дело, Деканозов… Меня послали на смерть – к нацистам… И я уже умер, работая в их аппарате… Но там я научился так страховаться, как вам и не снилось… Вы ломали честных и наивных людей… А меня национальный социализм Гитлера научил быть змеем, просчитывать все возможности… Я не думал, что мне придется применять этот навык у своих… Отныне я не считаю вас своими… Я вас считаю партнерами… А теперь можете идти, я сказал то, что считал необходимым…

– Поднимите его к Комурову, – растерянно сказал Деканозов, отвернувшись от Аркадия Аркадьевича. – Я буду там…

Не знаю, есть ли где еще страна, и была ли где еще страна, где школу спецслужб прошли все. От мала до велика. Мы учились клясться и не верить в то, что клянемся, лгать и самим верить в свою ложь, слышать ложь с трибун и лгать самим. В тридцатые годы прошлого века – мы учились молчать и таить, в семидесятые – мы проворачивали целые спецоперации ради того, чтобы достать югославскую стенку или выжить соседа по коммунальной квартире. В девяностые – мы учились выживать в самом физическом, витальном смысле этого слова – и вот, как пел Виктор Цой, – мы пришли заявить о своих правах. Эта мразь – она бы меня замесила, да только у меня ствол, и я хоть и мирный экспедитор – при случае легко вмочу его первым, а снайперы доделают остальное.

Эта мразь с его навыками, жестокостью и полным отсутствием совести где-нибудь во Франции хозяйствовала бы на половине территории страны. А тут он такой же, как и все, в стране мудрых змиев, перепробовавших все яблоки со всех яблонь до единого. Он – не более чем еще одна мишень в снайперском прицеле. Человек, который рискует жизнью, так же как и все.

– Круто солишь.

– Так мне – хлебать.

– Про Камбарку много народа знает?

– Пока немного.

Бывший мент помолчал, претерпевая гнев. Эта мразь – не любит прогибаться даже по мелочам, я это знаю. Так что мстить мне потом будет с особой изощренностью. Но пока прогнуться приходится. Потому что дело. И тот факт, что он прогибается, сам по себе свидетельствует о масштабе ставок в игре.

– Я так понимаю, в Украине твой личный интерес есть.

– Оно так. Как ты правильно сказал – хватит работать на дядю.

– А в Камбарке?

Я помолчал.

– Там моего личного интереса нет. Что и плохо.

Мент снова помолчал.

– На что претендуешь?

– Три.

– Это до фига. Я столько не имею.

– Я вашего оборота не знаю.

– Давай так – сто.

– Сто – чего?

– Ну – долларов.

Я иронически поднял брови.

– Издеваешься. Я тебе не мальчик-колокольчик с площади динь-динь. Хочешь, кстати, понять, где вы прокололись?

– Ну?

– А на хрен было в Камбарку бронированный «Субурбан» тянуть? Что – крузером не обошлись бы?

– С..а.

Я просек еще одно – Забродин не их подчиненный, он в деле как равный, почему-то имеет возможность им диктовать. Скорее всего там тоже не дураки и понимали, что такую машину светить не стоит. Но Забродину вожжа под хвост попала – так иногда бывает. Вот и получили… то, что получили.

– Влад. Я вот чего скажу. Не надо идти на поводу у тех, кто вконец обурел, – усугубил я.

Бывший мент хрустнул пальцами.

– Сами разберемся.

– Ну, разбирайся. Давай так – поставь перед своими вопрос – если я с Забродиным порешаю, на что я смогу претендовать? Я не такой обуревший, края знаю. Мне тачкой сверкать не надо, я себе и так цену знаю. Не в казарме родился.

Забродин голоден – это его и погубит. Я таких людей знаю, они уязвимы. Это люди, которые родились на самых низах, в детстве недоедали – и теперь нажраться не могут. Им именно такая тачка нужна, именно для того, чтобы доказать самим себе, что они могут себе это позволить. На этом и сгорают…

– Это не мне решать.

– Так решайте. К тому времени, как я вернусь.

Мент снова молчал, пережидая гнев. Потом кивнул.

– Услышал.

– А что насчет Воткинского шоссе? – напомнил я. – Там тоже надо решать. Смысла лить кровь из-за непоняток я не вижу. Равно как и нам – переходить на Самарский и Ульяновский торг.

* * *

– Чтобы вы понимали, я там уже был.

– Косяк вы знатный упороли…

* * *

– Здесь не решим. Надо сход собирать. Но вас выслушаем с пониманием. Никто в войне не заинтересован, да.

– Базара нет.

Мы оба встали, понимая, что терка закончена. Я снял перчатку и протянул руку. Но Влад, демонстративно этого не заметив, пошел прочь…

Результат этой терки на сто процентов предугадать нельзя. Но я свою позицию заявил и, главное, заставил думать. Теперь они будут думать, что проще – замочить меня или дать долю. Точнее, не так – или сейчас замочить, или дать долю, а замочить потом. Учитывая то, что убит Новосельцев, а я уберу Забродина, и его доляшка тоже освободится. Потом они найдут кого-то, кто за долю уберет уже меня.

Кто рвется вперед, тот первый умрет, пусть даже минует мину.Идущий за ним – злорадно сопит и пулю в затылок шлет.Он тоже падет – всему свой черед – сраженный ударом в спину,И будет забыт, как тот, кто убит, как тот, кто его убьет[4].

– Чо невесел, шеф?

Мы шли по Волге. Назад домой.

– Настроение хреновое, – не оборачиваясь, ответил я, – Высоцкого поставь.

И над волжскими берегами – из динамиков грохнул бард всея Руси.

Кто-то высмотрел плод, что неспел, неспел.Потрусили за ствол – он упал, упал.Вот вам песня о том, кто не спел, не спел,И что голос имел – не узнал, не узнал.Может, были с судьбой нелады, неладыИ с везением плохи дела, дела,А тугая струна на лады, на ладыС незаметным изъяном легла.Он начал робко с ноты «до»,Hо не допел ее, не до…Hе дозвучал его аккордИ никого не вдохновил.Собака лаяла, а котМышей ловил.Смешно, не правда ли, смешно?..А он шутил – недошутил,Недораспробовал вино,И даже недопригубил.Он пока лишь затеивал спор, спор,Hеуверенно и не спеша, спеша.Словно капельки пота из пор, из пор,Из-под кожи сочилась душа, душа.Лишь затеял дуэль на ковре,Еле-еле, едва приступил.Лишь чуть-чуть осмотрелся в игре,И судья еще счет не открыл.Он знать хотел все от и до,Но не добрался он, не до…Ни до догадки, ни до дна,Не докопался до глубин,И ту, которая одна,Недолюбил, недолюбил!Смешно, не правда ли, смешно?Что он спешил – недоспешил.Осталось недорешеноВсе то, что он недорешил.Ни единою буквой не лгу —Он был чистого слога слуга,Он писал ей стихи на снегу, —К сожалению, тают снега.Но тогда еще был снегопадИ свобода творить на снегу.И большие снежинки, и градОн губами хватал на бегу.Но к ней в серебряном ландоОн не доехал и не до…Не добежал, бегун-беглец,Не долетел, не доскакал,А звездный знак его – Телец, —Холодный Млечный Путь лакал.Смешно, не правда ли, смешно,Когда секунд недостает, —Недостающее звено —И недолет, и недолет.Смешно, не правда ли? Ну вот, —И вам смешно, и даже мне.Конь на скаку и птица влет,По чьей вине, по чьей вине?

По нашей, по чьей еще. Во всем, что происходит с нами – нет другой вины, кроме нашей вины…