Читать книгу "Записки невролога. Прощай, Петенька! - Алексей Смирнов"

– Теннис, дзюдо, горные лыжи, – продолжил главврач. – Это стиль. Это, если угодно, выражение лояльности, потому что если глава любит теннис, то все вокруг тоже начинают любить теннис.

Он выдержал паузу.

– А теперь главное, – изрек он мягко. – Нам светят гранты. Капиталы. Состоится тендер.

Фельдман встрепенулся, с него моментально слетела всякая скорбь.

– Вот Генрих Исхакович реагирует правильно, – похвалил его Георгий Жорыч. – Он держит нос по ветру, он оживился. Как по-вашему, кто будет решать вопрос о выделении гранта?

– Губернатор, – догадался Гуссейнов.

Кошкин тряс головой.

– Правильно, – главврач похвалил и Гуссейнова. – Губернатор. В нашем городе две больницы. Дадут либо им, либо нам.

– А пополам поделить? – предположила Елизавета Фоминична.

Все посмотрели на нее, как на дуру, каковой она, собственно говоря, и была.

– Нам нужно все, – сказал Ежов.

– Конечно, – кивнул Георгий Жорыч. – Вот Генрих Исхакович не даст соврать. Кровлю ремонтировать надо? Надо. Матрасов прикупить. Сделать ремонт у вас, Илья Васильевич, в четвертой палате, – он кивнул на Ежова.

– И в девятой, – признался Ежов. – Ее нужно располовинить и сделать два люкса.

– Видите? – Чебуров поднял палец. – Мы должны получить весь грант целиком.

– И нам придется проявить для этого лояльность, – Фельдман все схватывал на лету.

– Именно. Теперь вам понятен смысл зрелища, которое я вам только что устроил?

Смысл зрелища теперь оставался непонятным лишь главной сестре.

– Наше спасение в керлинге, – Георгий Жорыч подвел черту. – Мы должны в авральном режиме создать собственную команду, устроить показательное соревнование и победить. И довести это до сведения Губернатора.

– А с кем же мы будем соревноваться? – угрюмо спросил Гуссейнов. – Друг с другом? Это можно.

– Наши конкуренты не дураки, – с горечью молвил главврач. – Они уже точат булыжники.

3

О керлинге в больнице не знал никто и ничего.

Техническое обеспечение спорта вкупе с теорией были поручены Фельдману, и тот немедленно взялся за дело. Через два часа он уже докладывал Чебурову:

– Две команды. Гоняют круглые камни по двадцать кило, с ручками.

– Двадцать кило? – главврач пришел в ужас. – С ручками? Да где же взять с ручками…

Фельдман тонко улыбнулся:

– Георгий Жорыч. У нас же есть целое отделение трудотерапии. Им все равно делать нечего – выточат вам ручки…

– А камни? Может быть… можно где-нибудь купить? – осторожно спросил Чебуров. – В спорттоварах.

Лицо Фельдмана утратило подобострастие и закаменело настолько, что и само пригодилось бы для игры в керлинг.

– Георгий Жорыч. Вам отлично известна наша финансовая ситуация. На какие шиши? Да этих булыжников вокруг… – Он сделал неопределенный жест рукой, и главврач невольно оглянулся. – Любого формата. Наследие ледникового периода. Иди и собирай…

– Кто же будет собирать? – глупо спросил начальник.

– Устроим субботник, – пожал плечами Генрих Исхакович. – Заодно территорию уберем.

– Ну, добро. Давай дальше. Что там с ними делают, с камнями этими?

– Их гонят по ледовой дорожке. Надо попасть в центр дома…

– Какого, к черту, дома?

– Это такие круги в конце дорожки. Вот туда и нужно попасть. В команде – четыре участника: скип, третий, второй и ведущий. Они меняются и бросают. Метают. Скип за главного, он все решает.

– Бляха-муха. Что тут решать? Каменюгу загнать в кружок…

– Вот это он и решает. Стоит в дому и показывает метелкой, куда загонять. Потому что очки начисляют только за камни, которые окажутся ближе к центру дома, чем камни конкурентов. Еще он указывает, как гнать, как подметать, как вышибить чужой булыжник – это тоже можно.

– Ладно. Это я могу взять на себя, – уверенно заявил Георгий Жорыч. – С этим я справлюсь. Только этим и занимаюсь по жизни… только и указываю, как гнать, как подметать… А вот зачем они подметают?

Фельдман удивился:

– Чтобы лед был чистый, зачем же еще?

– Ах, ну да, ну да… Надо бы привлечь инфекциониста. Это его хлеб – за чистотой следить.

– Тут есть загвоздочка, Георгий Жорыч…

– Что такое? – нахмурился Чебуров.

– Лед. Где мы возьмем ледовую дорожку? На дворе лето.

Главврач потер переносицу, соображая. Вопрос был принципиально неразрешимый, а потому относился сугубо к его компетенции.

Фельдман восхищенно следил за сокровенной работой его мысли.

– Настелем линолеум, – сказал Чебуров.

Генрих Исхакович мгновенно поскучнел.

– Георгий Жорыч, – затянул он плачущим голосом. – Вы же знаете ситуацию с линолеумом. У нас второй этаж…

– Слушайте, Фельдман, – голос главврача сделался ледяным, и слышно было, как по этой естественной, спонтанно образовавшейся ледовой дорожке гонят здоровенный не булыжник даже, а валун. – За кого вы меня держите? Мне что – ничего не известно про ваши манипуляции со стройматериалами? Мы настелем линолеум, и стелить будете лично вы…

4

Команда собиралась вяло.

Дело поручили старенькому Кошкину, и он в своем паркинсонизме семенил по этажам, держа в трясущихся руках бумажку.

Георгий Жорыч приказал ему четко: не упрашивать, а вменять в обязанность. Но Кошкин плохо умел вменять в обязанность. Когда-то умел хорошо, потому и вырос в начмеда, однако с годами разучился. И ему, конечно, называли такие поводы к самоотводам, против которых не попрешь.

Тяжелые хронические заболевания. Маленькие дети. Отпуск. Признавались даже во вредных привычках, о которых и так все знали, но закрывали глаза. Эти привычки, конечно, оказывались совершенно несовместимыми со спортом и обещали неминуемое поражение.

Кошкин тыкал скрюченным пальцем в бумажку и порывался что-то сказать, но ему не давали.

Он шел дальше.

Ему было трудно ходить. Вернее, не столько ходить, сколько останавливаться. Особенность паркинсонизма заключается в том, что человеку нелегко начать движение, но если уж он засеменил, его не остановишь. Сердобольные люди придерживали Кошкина за плечо, когда видели, что он достиг конечной точки маршрута.

– Четыре человека! – кричал на него Чебуров. – Четыре! Четырех человек не можете найти! Даже трех. Потому что я – скип.

Кошкин страдальчески моргал. Он не понимал, что такое скип, и думал, что шефу присвоили какую-то новую должность с неограниченными полномочиями. Он оставлял за шефом право именоваться как угодно, хоть Робеспьером. Скип, так скип. В психиатрии, например, кем только себя не называют.