Читать книгу "Эволюция. Триумф идеи - Карл Циммер"

Позже, уже в лаборатории, Гулд объяснил Дарвину, что при сборе коллекции тот сделал еще одну, куда более серьезную ошибку. Он, за редкими исключениями, не записал, с какого конкретно острова происходит тот или иной экземпляр — в то время эта информация не казалась ему важной. Нашлась, однако, случайная отметка о том, что все три пересмешника добыты на разных островах, и Гулд продемонстрировал Дарвину, что эти птицы принадлежат к трем новым — и разным — видам.

Дарвин не понимал, почему так близко друг к другу существует три разных вида пересмешников. И почему на разных островах живут разные виды вьюрков. Дарвин связался с Фицроем и попросил прислать Гулду птиц, собранных членами команды «Бигля». К счастью, моряки оказались организованнее Дарвина и пометили для себя, на каком острове подстрелили ту или иную птичку. Как и с пересмешниками, оказалось, что вьюрки с разных островов принадлежат к разным видам.

Дарвин понял, что что-то здесь не так. Почему на островах — столь похожих друг на друга — так много уникальных видов? Он открывал свои записные книжки и снова и снова пытался найти в них объяснение для галапагосских вьюрков. Окружающие не замечали перемены в Дарвине, казалось, он продолжал по-прежнему заниматься геологией, писал о коралловых рифах и повышении уровня земли, о форме вулканов. Но втайне от всех он был захвачен необычайной мыслью. Что если вьюрки не были созданы в своем нынешнем виде? Что если они эволюционировали?

В конце концов, земля, на которой обитали все эти виды, не оставалась неизменной. В настоящее время Дарвиновы вьюрки жили на островах, которые когда-то поднялись из глубин океана. Скорее всего, после появления Галапагосских островов их заселили вьюрки одного вида из Южной Америки, но со временем потомки тех, первых вьюрков на каждом острове изменились и образовали новый вид со своими особенностями строения тела, приспособленными к определенному образу жизни. Потомки первых поселенцев разбились на несколько отдельных кланов. Точно такое же разделение могло произойти и среди млекопитающих Патагонии — какими бы они ни были, — и тогда животные, оставившие после себя гигантские окаменелые кости, могли дать начало сегодняшним куда более мелким млекопитающим.

В записной книжке Дарвина появился рисунок дерева, где старые виды ветвились и давали начало новым.

От такой идеи Дарвин пришел в ужас. У него начались приступы сердцебиения и желудочные боли, он начал просыпаться в середине ночи от странных снов и даже кошмаров. Чарльз понимал, что законы, которым подчиняется эволюция вьюрков или муравьедов, в принципе должны быть применимы и к роду человеческому. Сам того не замечая, он постепенно начал воспринимать человечество как всего лишь один из многочисленных видов животных, хотя и обладающий необычными умственными способностями. «Абсурдно считать одно животное выше другого, — записал он в своем блокноте. — Люди часто говорят о чуде появления разумного Человека — но появление насекомых, обладающих иными чувствами, еще более чудесно… Кто, глядя на лицо земли, покрытое красивейшими саваннами и лесами, отважится сказать, что разум — единственная достойная цель на свете?»

Может быть, человек — такой же результат эволюции, как галапагосские вьюрки. Дарвин посетил зверинец, чтобы взглянуть на недавно пойманную самку орангутанга по кличке Дженни, и увидел на ее лице ту же смену выражений, какую можно видеть у маленького ребенка. «Человек — от обезьяны?» — записал он в блокноте.

Хотя новые идеи были еще в зачаточном состоянии, Дарвин понимал, что они опасны. Публичное заявление о том, что человек произошел от обезьяны, могло настроить против него Лайеля и других натуралистов, которых он уважал и от которых зависела его карьера. Тем не менее Дарвин продолжал исписывать блокнот за блокнотом, развивая свою теорию и собирая факты в ее поддержку.

Дарвин пытался выяснить, как наследственные черты передаются от поколения к поколению и как они при этом меняются. Он с пристрастием допрашивал садовников, содержателей зверинцев и любителей голубей. Он расспрашивал своего парикмахера о разведении собак. Он всюду видел признаки того, что биологические виды не вечны, но по-прежнему не понимал, каким образом какой бы то ни было вид может принять новую форму. Ламарк утверждал, что животное может измениться за время жизни и передать вновь приобретенные качества потомству, но данных о том, что это происходит в действительности, практически не было. Дарвин искал другое объяснение, другую движущую силу для механизма эволюции.

Он отыскал это объяснение в мрачной книге о неизбежных страданиях рода человеческого. В 1798 г. сельский пастор Томас Мальтус опубликовал свой «Опыт о законе народонаселения». В этой книге он указывал, что население страны, если его не ограничивают голод или болезни, может резко вырасти всего за несколько лет. Если бы каждая пара могла вырастить четверых детей, за 25 лет население удвоилось бы и после этого каждые четверть века продолжало бы удваиваться. Оно росло бы не арифметически — в 3, 4, 5 и т. д. раз, а геометрически — в 4, 8, 16 раз и т. д.

Если в стране произойдет такой взрыв численности населения, предупреждал Мальтус, то вскоре обязательно возникнет недостаток пищи. Расчистка новых земель для земледелия и повышение урожайности может дать некоторый эффект, но в любом случае урожай может расти только арифметически, но не геометрически. Ничем не сдерживаемый рост населения неизбежно приведет к голоду и страданиям. Человечество не живет в постоянном голоде только потому, что его рост всегда ограничивают такие силы, как чума, детоубийство, и просто тот факт, что вступление в брак часто откладывают до среднего возраста.

Мальтус указывал, что силы плодовитости и голода, сформировавшие человеческий род, управляют также жизнью животных и растений. Если бы мухам не мешали производить личинок, мир скоро утонул бы в них по колено. Большая часть мух (как и большая часть представителей других видов) должна умирать, не оставив потомства.

В мрачном «Опыте» Мальтуса Дарвин нашел наконец искомый механизм — вероятную движущую силу эволюции. Выбор тех немногих счастливчиков, которым удастся оставить потомство, не должен быть совершенно случайным. Нет, у некоторых особей должны быть черты, которые облегчают им выживание в определенных условиях. Может быть, они вырастают крупнее других, или обладают особенно тонким клювом, или мех у них гуще. Особи, обладающие с рождения этими чертами, оставляют потомство с большей вероятностью, чем слабые представители того же вида. А поскольку дети обычно похожи на родителей, полезные черты передаются и следующему поколению.

Вероятно, это несоответствие выражено слишком слабо, чтобы проявиться в ближайшем поколении. Но Дарвин уже привык думать о незаметных геологических изменениях, в результате которых на Земле возникают горы. Здесь речь шла о биологическом аналоге горообразования. Если бы некая популяция птиц оказалась на одном из Галапагосских островов, то отдельные особи, лучше других приспособленные к жизни именно на этом острове, произвели бы на свет следующее поколение. И если бы времени было достаточно, эти изменения привели бы к возникновению нового вида.

Дарвин придумал хорошую аналогию этому процессу. Фермеры, ухаживая за растениями, всегда отбирают лучшие из них. Затем они используют для посева семена только этих лучших растений, получая из них растения нового поколения. Если этот процесс продолжается достаточно долго, растения этого фермера начинают отличаться от других разновидностей. Но в природе нет фермера. Там есть только животные и растения, конкурирующие друг с другом за выживание — за свет, или воду, или пищу. Они тоже подвергаются отбору, или селекции, — селекции без селекционера. А в результате, понял Дарвин, жизнь могла возникнуть сама по себе, и в отдельных актах творения не было нужды.