Читать книгу "Кукловоды. Дверь в Лето - Роберт Хайнлайн"

Я не знаю, нарочно он чередовал мужчин и женщин или это вышло случайно, но идея была хорошая, поскольку свела протесты к минимуму. Ой, ладно, что я несу? Я же знаю: Старик ничего не делает случайно. После выпавшего на мою долю испытания мужчины действовали быстро и деловито, хотя некоторые все же стеснялись. Что касается женщин, то кто-то хихикал, кто-то краснел, но никто особенно не возражал. В других обстоятельствах я нашел бы ситуацию небезынтересной – ведь мы всегда готовы узнать друг о друге то, чего раньше не знали. Например, одна девочка, которую мы привыкли называть Грудастая… э-э-э… ладно, замнем это. Спустя двадцать минут почти все в зале разделись. Я в жизни не видел столько квадратных ярдов «гусиной кожи», а разложенного на полу оружия хватило бы на целый арсенал.

Когда очередь дошла до Мэри, она подала хороший пример, разделась по-деловому быстро, без ужимок – Старику нужно было вызвать первой ее, а не эту шалаву Дотти. Даже в чем мать родила Мэри держалась спокойно и с достоинством. А то, что я увидел, никак не поколебало чувства, которое я к ней испытывал.

Мэри внесла заметный вклад в «арсенал». Я решил, что она просто любит оружие. Мне-то самому одной пушки за глаза хватает.

В конце концов разделись все, кроме самого Старика и его секретарши мисс Хайнс, но паразита ни на ком не было. Я думаю, Старик немного побаивался мисс Хайнс. Она была старше его и демонстрировала склонность им командовать. До меня дошло, на ком эта тварь может сидеть, если Старик не ошибается. А он мог и ошибаться: паразит вполне мог сидеть сейчас на потолочной балке, дожидаясь момента, чтобы прыгнуть кому-нибудь на спину.

С недовольным видом Старик потыкал тростью гору одежды. Он знал, что там ничего нет, – должно быть, просто хотел лишний раз в этом удостовериться. Потом он поднял глаза на свою секретаршу:

– Мисс Хайнс, пожалуйста. Вы следующая.

Ну что, братишка, мысленно сказал себя я, сейчас надо будет применить силу.

Она не шелохнулась. Осадив его одним взглядом, она стояла там как памятник оскорбленной невинности.

Я увидел, что он собирается принять меры, поэтому я придвинулся поближе и произнес уголком рта:

– А как насчет вас, босс? Раздевайтесь.

Он дернул головой и бросил на меня удивленный взгляд.

– Я серьезно, – добавил я. – Теперь вас только двое. Паразит у кого-то из вас. Скидывайте шмотки.

Когда надо, Старик способен подчиниться неизбежному.

– Разденьте ее, – буркнул он. – Я следующий.

И он с мрачным видом принялся расстегивать молнию на брюках.

Я сказал Мэри, чтобы взяла двух женщин и раздела мисс Хайнс. Когда я повернулся обратно, Старик уже спустил брюки до колен, и тут мисс Хайнс рванула к выходу.

Между нами стоял Старик, и я не мог стрелять из опасения попасть в него, а все остальные агенты в зале оказались без оружия! Видимо, и это вышло не случайно: Старик опасался, что кто-нибудь, увидев паразита, не сдержится и выстрелит, а слизняк нужен был ему живым.

Пока я мешкал, она уже выскочила за дверь и понеслась по коридору. В коридоре я мог бы ее срезать, но кое-что удержало меня от выстрела. Во-первых, эмоции так быстро не переключишь: ведь для меня это по-прежнему была старушка Хайнс, секретарша моего босса, та самая старая дева, что отчитывала меня за грамматические ошибки в рапортах. А во-вторых, если у нее на спине сидел паразит, то, как было приказано, он нужен был нам живым – и я не хотел рисковать. Я, вообще-то, не лучший стрелок в мире.

Она нырнула в какую-то дверь, я подбежал к ней и снова промедлил – просто в силу привычки: это был женский туалет.

Впрочем, это задержало меня лишь на мгновение. Я пинком распахнул дверь и заскочил внутрь, держа пистолет наготове. И тут меня что-то ударило над правым ухом, и я отправился в долгое неспешное падение на пол.

* * *

О следующих нескольких секундах у меня нет ясных воспоминаний. Видимо, я на какое-то время потерял сознание. Помню борьбу и крики: «Осторожней!», «Черт! Она меня укусила!», «Руки, руки не суй!». Затем кто-то сказал уже спокойно: «Свяжите ей руки и ноги, только осторожно». Кто-то еще спросил: «А с ним что?» – и в ответ послышалось: «Позже. Он не ранен, просто без сознания».

Потом они ушли, но я все еще был где-то далеко, хотя уже чувствовал, как в меня снова вливается поток жизни. Потом я сел, осознавая, что нужно срочно сделать что-то важное. Поднялся и, пошатываясь, направился к двери. Чуть помедлив, я осторожно выглянул в коридор – там никого не было. Тогда я выскочил из туалета и рванул прочь от конференц-зала.

У наружной двери я притормозил и вдруг с ужасом понял, что не одет. Тогда я метнулся по коридору в мужское крыло. Там схватил первую попавшуюся одежду и напялил на себя. Ботинки оказались малы, но это не имело значения.

Я снова бросился к выходу, нашел тумблер, и дверь распахнулась.

Мне уже казалось, что я ушел чисто, но, когда я был в дверях, кто-то крикнул мне вслед: «Сэм!» Я не стал дожидаться и выскочил за порог. Там я оказался перед шестью дверьми, бросился в одну из них, за ней были еще три. К этой кроличьей норе, которую мы называем «Штабом», ведет целая сеть туннелей, похожих на переплетенные спагетти. Они расположены так, чтобы сколько угодно людей могли приходить и уходить незаметно. В конце концов я вынырнул на одной из станций метро, в киоске, где торговали фруктами и дешевыми книжками, кивнул продавцу, который, похоже, нисколько не удивился, проскочил турникет и смешался с толпой. Раньше я этим маршрутом не ходил.

Потом я сел на реактивный экспресс, идущий на север, но сошел на первой же станции. Перебрался на платформу, откуда отправлялся экспресс в обратном направлении, и встал возле кассы, выбирая, у кого из этих раззяв будет бумажник потолще. Выбрал какого-то типа, сел на его поезд, потом сошел на одной с ним остановке и в первом же темном переулке двинул ему по затылку. Теперь у меня появились деньги, и я был готов действовать. Я не понимал, для чего мне деньги, но знал, что для следующего этапа они нужны.

7

Говорят, язык развивается, чтобы описывать жизненный опыт народа, который на нем говорит. Опыт первичен, язык вторичен. Как мне описать свой опыт, то, что я чувствовал?

Окружающие предметы странным образом двоились, словно я смотрел на мир сквозь подернутую рябью воду, но при этом я не испытывал ни удивления, ни любопытства. Я двигался как сомнамбула, не зная, куда иду и что собираюсь делать, хотя на самом деле не спал и отчетливо понимал, кто я, где нахожусь и чем занимался в Отделе. Не было никакой амнезии, все мои воспоминания были мне доступны. И хотя я не знал, что именно я собираюсь делать, я всегда осознавал, что делаю, и нисколько не сомневался, что эти действия необходимы и целенаправленны.

Говорят, что примерно таким образом работает пост-гипнотическое внушение. Не мне судить – я гипнозу не поддаюсь.

Бо́льшую часть времени я не испытывал никаких эмоций, кроме легкого удовлетворения от выполненной работы. Но так было только на сознательном уровне – повторюсь, я был в полном сознании. Где-то глубоко-глубоко в душе я мучительно переживал свое несчастье, мне было страшно, меня терзало чувство вины, однако все это глубоко, далеко, где-то в заваленном, запертом уголке души. Я едва осознавал, что во мне сохранились эти чувства, и никакого влияния они на меня не оказывали.