Читать книгу "Тобол. Мало избранных - Алексей Иванов"

Дверь сама собой закрылась.

Иоанн лежал мёртвый, теряя последнее тепло, но худая старческая рука владыки и после смерти сжимала свечу. И огонёк свечи не угасал.

Глава 6

Рогатая деревня

Ещё зимой владыка Филофей понял, что скучает по рекам и тайге, по дыму костра на стане, по плеску вёсел дощаника. Тридцать лет назад в Киевском коллегиуме он, молодой монах, полагал, что старость его будет протекать в диспутах с учёными богословами Рима и Праги, — а его тянет к разговорам с вогулами и остяками. Неисповедимы пути господни.

В этом, 1715-м, году Матвей Петрович, растратившись на Бухгольца, снарядил для владыки только одно судно, но Филофей счёл, что одного и достаточно. Конечно, Конда и Ваентур — самое гнездилище идолопоклонства, но ведь не станут же язычники бросаться на русских с ножами. Инородцы усвоили горький урок Певлора. И сейчас с Филофеем была давно испытанная команда: два казака — Яшка и Лексей, четверо бывших служилых, а с ними десятник Кирьян Кондауров, отцы Варнава и Герасим, остяцкий князец Панфил Алачеев и непременно — полковник Григорий Ильич Новицкий.

Нахрач Евплоев, ваентурский князь-шаман, казался похожим на паука: кривоногий, горбатый, плечистый, с растопыренными локтями. Впрочем, его дикая рожа была непростая и умная. Он приготовил жилище для гостей: на своём дворе, огороженном жердями, очистил от хлама большой балаган, покрытый пластушинами коры и дёрна. Балаган был сооружён из тонких и неровных брёвен; весь в длинных щелях, он не имел растёсанных окошек.

— Откуда ты узнал, князь, что мы явимся? — спросил Филофей.

— Меня предупредили мои боги, — с вызовом ухмыльнулся Нахрач.

Владыка кивнул, принимая вызов.

В прошлом году он уже видел вогульские деревни. Они очень отличались от селений остяков с их плоскими и обширными жилищами-полуземлянками и амбарами на ножках. Рогатые избы вогулов стояли на столбах, имели толстые кровли из лапника и узкие волоковые окна, глядевшие с опасным прищуром. В облике вогульских деревень было гораздо больше русского — и гораздо больше языческого, чащобного, древнего.

К вечеру вогулы заполнили двор Нахрача, расселись на брёвнах и в траве. Все хотели послушать русского шамана. Владыка оглядывал жителей Ваентура. Смуглые лица, тёмные глаза, одежда из шкур, пояса с ножами… Среди вогулов находился и князь Сатыга из Балчар, который в прошлом году принял крещение, а сейчас рвался спорить и дёргал плечами от нетерпения.

Перед этой поездкой Филофей подробно поспрашивал о народе вогулов у Ремезова. И рассказ Ульяныча насторожил владыку. Остяки столкнулись с русскими только после похода Ермака, а вогулы сошлись с ними ещё во времена новгородского веча. Вогулы многое переняли у русских — вон и деревни их немного похожи на русские, — однако Христа вогулы к себе не допустили. У них было гораздо больше опыта сопротивления. Они были злее к русским, потому что первые сибирские воеводы извели и перебили всех князей Мансипала — так вогулы называли свою землю. Вогульские кумиры были щедро обрызганы вогульской кровью, которую без жалости проливали русские. В том числе и кумир в Ермаковой кольчуге, спрятанный этим горбуном — Нахрачом. Недаром ведь в прошлом году, сжигая у Сатыги Медного Гуся, Филофей и все, кто был с ним, увидели то, чего никогда не видели у смиренных остяков, — свирепого демона, вырывающегося из костра.

— Говори первый, князь Сатыга, — распорядился Нахрач.

— Скажи, где живёт ваш бог? — сразу напал Сатыга. — На небе?

— Я не знаю, где он живёт, — спокойно ответил Филофей. — Иногда люди видят его в облаках, поэтому считают, что он живёт на небе.

Нахрач усмехнулся неведению Филофея и кивнул другому вогулу:

— Дозволяю тебе, Епьюм.

Епьюм погладил себя по груди, собираясь говорить долго и умно.

— Наши реки стерегут вакули, — начал он. — За лесами следят менквы. Зверей рожает Калтащ. Волков пасёт злой Хынь-Ика. Весь мир каждый день верхом на лосе объезжает Мир-Суснэ-Хум, он охраняет порядок…

— Мы их кормим за это! — строго вставил Нахрач.

— Все наши боги заняты своими делами, — завершил Епьюм. — А как твой бог будет делать все дела один? Как он всё успеет?

— А как ты сам успеваешь сразу дышать, думать и говорить? — Филофей улыбнулся. — Ты успеваешь делать сразу несколько дел, и бог успеет.

— Пусть сейчас бог покажет нам что-нибудь, — предложил Нахрач.

Вогулы загомонили, надеясь увидеть чудо. Князь Пантила заволновался.

— Тогда и Торум пусть сейчас покажет! — ревниво выкрикнул он.

— Нельзя просить бога показать себя, — сдержанно сказал Филофей. — Это значит искушать его. Нельзя никого искушать — ни бога, ни людей.

Владыка видел, что вогулы не поняли его, но объяснять не стал.

— Покажи мне своё сердце, Нахрач! — пылко потребовал Пантила, отвечая за владыку. — Я хочу видеть, как оно бьётся, и знать, что ты живой!

Филофей понимал молодого остяцкого князя. Католики говорят, что неофит святее папы. Новообращённый охвачен восторгом обретённой веры и готов растерзать любого, кто не воспламеняется от жара его чувств.

— Ты путаешь след, старик, — снисходительно заметил Нахрач.

Филофей не возразил. Он внимательно наблюдал за князем-шаманом.

— Спрашивайте другое, — командовал Нахрач. — Говори ты, Юван.

— Твой бог даст мне удачу на охоте? — спросил Юван.

— Не знаю, — покачал головой Филофей. — Это он решает.

— Говори ты, Пуркоп.

— Он вылечит мою жену? — спросил Пуркоп.

— Я не знаю, сделает ли он это.

— Говори ты, Микай.

— Мне нужен сын, твой бог пошлёт мне сына?

— Ничего этого я не знаю.

— Ты ничего не знаешь, а твой бог ничего не может! — сказал кто-то.

Пантила переживал, что у владыки нет ответов.

— Бог может всё! — горячо крикнул он.

Нахрач, торжествуя, ухмыльнулся:

— Твой бог может всё, но не всегда делает. А наши боги всегда идут исполнять наши просьбы, но не всегда могут. Однако дырявая лодка с веслом лучше, чем целая лодка без весла. Чем тогда твой бог лучше наших богов?

— Он даст мне вторую жизнь без конца.

— У меня, у мужчины, пять душ, — для убедительности Нахрач положил на живот растопыренную пятерню. — Это птицы. Они не знают смерти. Я умру, а они улетят и поселятся в деревьях, в зверях, в других людях. Но они могут собраться вместе, и я тоже буду жить второй раз.

— Нахрач будет, — подтвердили вогулы. — Нахрач — большой шаман.

— Щенька, — Нахрач указал пальцем на Щеньку, — плохой охотник. Один раз я заманил в него душу его деда Артанзея, хорошего охотника, и Щенька убил медведя. Мы тоже можем жить и второй раз, и третий, и ещё много.