Читать книгу "Мемуары двоечника - Михаил Ширвиндт"

— Не понял? (Как будто он понимал до этого!)

Скажем, география в моем тарабарском исполнении выглядела примерно так:

— Базис эрозии при зональных вхождениях в северный делювий зачастую подвергается пойменной многорукавности, где польдер создает розу ветров субарктического пояса и наоборот.

Чтобы сочинить эту ахинею, требовалось выписать из параграфа несколько умных терминов, добавить чуточку фантазии и таланта и быстро без запинки все это протараторить.

Сам того не подозревая, папа готовил меня к поступлению в театральный институт.

Одно дело, ввести в заблуждение доверчивого отца, совсем другое — обмануть прожженную училку, которая спит с этим базисом, а просыпается от розы ветров! Ну и как следствие — «опять двойка», а за то, что развеселил весь класс своим ответом — «плоховел». В довершение травли, завуч, которая орала на нас каким-то ультразвуком (мы боялись, что полопаются лампочки), наняла мою одноклассницу Муськину (фамилия изменена), чтобы та доносила на меня каждый день после уроков! И та радостно согласилась. И понеслось… Что бы я ни сказал, что бы ни сделал, я ловил на себе многозначительный Муськин взгляд: «Так-так, понятненько… Ну-ну…», после чего следовал ежедневный донос, за ним санкции, вызов родителей и т. д. Как-то я выбил послабление режима на несколько дней. Вока привез мне из-за границы жвачку! Это была такая роскошь, такой дефицит, что одну пластинку жевали месяц, приклеивая на ночь к нижней части парты. Вполне естественно звучала просьба товарища: «Дай дожевать!» Словом, сокровище!

Так вот, все это сокровище ушло на подкуп Муськиной! Причем если в первые дни цена недоносительства составляла одну пластинку в день, то в последующие я вынужден был перейти на полпластинки за «стук»… Но прошла неделя и опять: «Ага, ясно-ясно…» Жуть!

Чтобы остудить накал страстей, чтобы оттянуть на полгода дату моего неотвратимого отчисления, папе и Андрею Миронову приходилось играть для мучителей шефские (бесплатные) концерты. Бедные они бедные!!!

Кромешность моего школьного существования немного компенсировали друзья. Первые пять лет это был Лешка Карпов, с которым мы существовали на одной интеллектуальной волне, и все бы ничего, но он, заразина, хорошо учился! Потом к нам в класс пришел Искандер (история со сметаной) — и началось!

Он довольно быстро стал лидером класса, слава богу, в плохом… то есть в хорошем — ну, не в «пионерском» смысле слова. Он обладал какой-то очень сильной энергетикой — его побаивались даже учителя, да и завуч на него орала как-то потише. В Искандера влюбились все девицы класса, и это при том, что он был маленький, плотненький, в очках-телескопах!

В то же время вся мужская часть класса была влюблена в Кочеткову (фамилия не изменена). Она снисходительно благоволила нам с Карповым, и это примиряло нас с Искандером.

По-моему, во всех классах мира учится первая красавица Кочеткова, которую положено любить с первого до последнего класса. И только на выпускном вечере ты вдруг видишь: батюшки святы, Муськина!!! Ничесе! Во дает!!! Да, Муськины неожиданно превращаются в прекрасных лебедих (Liebe dich), а Кочетковы как-то угасают… Ты, ошалев, приглашаешь Муськину на танец… но поздно: поезд ушел, и Муськина становится Кочетковой институтского курса!

Слава богу, что в нашем случае все обошлось… Наша Кочеткова не подкачала! До сих пор «красавица-комсомолка-спортсменка». В шторм — под парусом, в пропасть — на лыжах, в тундру — на снегоходе (я не шучу)! А все потому, что ее муж Леха учился со мной в том самом первом классе и был физкультурником в «звездочке».

С приходом Искандера «моя борьба» приобрела более продуманный, более изощренный вид. Он стал стратегом и мозгом. Приемы были традиционные: натереть доску парафином, чтобы мел не писал; намазать клеем стул Георгия Алексеевича (Жорика), нашего юного классного руководителя; выпустить на волю лабораторных мышей ботанички и на перемене рассадить их по ранцам девочек!!!

Красавица Кочеткова

Учительница тогда каким-то образом вычислила нас с Искандером — был большой скандал! Нас таскали к директрисе… Тогда Искандер раздобыл где-то ботаничкин телефон, мы написали штук сто объявлений с отрывными телефонами «Отдам концертный рояль Steinway бесплатно в хорошие руки. Звонить после 23:00» (про рояль я узнал от своей сообщницы — Бабы) и заклеили этими бумажками весь район.

Судя по кругам под ботаничкиными глазами, «хороших рук» было хоть отбавляй.

Как-то Искандер довел Жорика своими шуточками до белого каления, тот подбежал, схватил моего друга за ухо и поволок к выходу… Казалось бы — все! Крах авторитета! Лидер класса семенит на цыпочках, приподнятый за ухо раскрасневшимся классным руководителем!!! Но нет! Не на того напали! Искандер совершенно спокойным голосом, совсем не вяжущимся с его положением, вдумчиво произносит:

— Сильный вы, Георгий Алексеевич… Кильку, наверное, кушаете?

Чистая победа! Да, вот с такими людьми меня свела жизнь!

И еще был знаменитый подрыв унитаза! На уроке химии нам зачем-то подробно рассказывали, как соорудить взрывное устройство. Помню, одним из компонентов был натрий в банке с маслом, другие не помню, а и помнил бы — не сказал. Естественно, что мы захотели проверить слова учителя на практике. Пробрались в лабораторку, наскребли натрия, добавили того, чего не скажу, замотали все это в газету, чтобы дольше не намокло, и, дождавшись звонка на урок, спустили в унитаз. Туалет находился как раз напротив класса. На уроке мы сидели, затаив дыхание. Мы превратились в два больших уха… и вот, когда мы уже стали отчаиваться, раздалось: «Бах». Не «ба-ба-бах», а короткий глухой «бах». И вопль!!! Такой, что все вылетели из классов и бросились на крик. Мы с Искандером, ни живы ни мертвы, побежали тоже. В туалете, уже по щиколотку заполненном водой, стоял старшеклассник и дрожал. Он был белый, как унитаз… которого как раз и не было. Потом он рассказывал, что зашел в туалет покурить и только зажег сигарету, как на его глазах унитаз сделал это самое «бах» и рассыпался на тысячу осколков!

И опять нас вычислили! Дня через два. Вечером родителям позвонил Жора, чтобы до выяснения обстоятельств я в школу ни ногой! Когда я уже лежал в кровати, пришла мама и обреченно сказала:

— Ну вот, тебя выгнали из школы.

Я, тертый калач, решил, что это педагогический прием, скорчил гримасу скорби и через пять минут дрых.

Утром я проснулся сам! Меня не разбудили! Я посмотрел на часы и увидел, что уже 9.10 — конец первого урока! И тогда я понял: действительно выгнали!

На полусогнутых ногах я притащился на кухню и увидел папашу, который сидел, не глядя на меня, и мрачно пил кофе. Я тихо уполз к себе. Через какое-то время папа зашел и буркнул:

— Собирайся.

Ничего не понимая, но боясь спрашивать, я быстро оделся, и мы вышли на улицу.