Читать книгу "1917. Русская голгофа. Агония империи и истоки революции - Дмитрий Зубов"

Водка же при всей ее простоте в то время оставалась напитком, можно сказать, «элитарным», до ее массового потребления обществу еще надо было дорасти. Даже продажа водки в бутылках появилась только при Александре III. До этого сорокаградусной торговали только в кабаках и только чарками и ведрами!

В 1885 году с целью приучить народ пить водку дома и началась торговля в бутылках. Мол, нечего в кабаке нажираться, купил «четвертину» и иди домой. Однако это не соответствовало исконным русским традициям. Ведь дома мужика ждала злая жена, посему и было принято напиться с мужиками в кабаке, а уже потом являться домой. Посему, купив бутылку, пьяницы сразу же выпивали ее прямо возле лавки.

Тогда правительство решило бороться с пьянством путем винной монополии. Официально ее целями было не только пополнение бюджета, но также ликвидация самогоноварения, улучшение качества водки, а также «привитие русскому народу культуры потребления водки и других алкогольных напитков».

Кабаки как «традиционные рассадники пьянства» ликвидировались, вместо них учреждались казенные винные лавки, в которых спиртное продавалось только навынос. По специальному разрешению торговать водкой разрешалось также в трактирах, железнодорожных буфетах, фруктовых и бакалейных лавках.

Первоначально винная монополия была введена лишь в четырех губерниях – Пермской, Оренбургской, Самарской и Уфимской. Затем к ним постепенно добавлялись новые регионы, и с 1902 года водочная монополия уже действовала повсеместно.

Репрессивные меры в России традиционно пытались совмещать с созданием некой альтернативы. В данном случае – пытаться перевоспитывать население, отучая его от дурных привычек. Перед введением монополии во всех регионах были образованы так называемые «губернские общества попечительства о народной трезвости» – общественные организации, частично финансировавшиеся за счет казны. В их задачи входило, в частности, «оказывать содействие учреждениям и частным обществам, деятельность которых направлена на народное отрезвление», «осуществлять надзор самостоятельно и совместно с полицейскими органами за правилами торговли крепкими напитками как в заведениях, содержимых частными лицами, так и в казенных винных лавках», «распространять среди населения здравые понятия о вреде неумеренного потребления крепких напитков», а главное, «организовывать для населения мероприятия, дающие возможность проводить свободное время вне питейных заведений, в чайных, столовых, читальнях при чайных, в библиотеках и пр.». То есть создавать ту самую «альтернативу алкоголизму».

Вместо кабаков стали массово создаваться «чайные». Некоторые деятели наивно полагали, что народ тянет в питейное заведение не одно вино, а больше потребность в общении. Мол, люди склонны соединять общение с потреблением чего-либо съестного или напитков. Этим, дескать, и определялась привлекательность «мест продажи питий». К началу XX века в стране было уже почти 2000 чайных, в которых посетителям предлагали дешевый чай с бутербродами, а также настольные игры. Понятно, что торговля чайком по доходности не шла ни в какое сравнение с водкой, посему эти заведения были дотационными.

Именно в рамках антиалкогольной кампании (точнее, кампанейщины) родилась еще одна идея – так называемых народных домов, эдаких центров массового культурного досуга для народа. Первое такое заведение открылось в столице, второе – в Нижнем Новгороде. Третий народный дом был открыт 2 февраля 1903 года в Харькове. Он имел два зала и библиотеку-читальню, там работали вечерние школы и драматический кружок, которым руководил украинский писатель и драматург И. М. Хоткевич. Затем народные дома стали открываться и в других городах России.

Ну а традиционные русские пивные стали трансформироваться в «лимонадные»! «С введением винной монополии в Нижегородской губернии число пивных значительно сократилось, – констатировала пресса. – Однако бывшие владельцы, не желая терять прибыль, выправили себе документы под продажу прохладительных напитков». Лимонад, понятное дело, не пользовался столь высоким спросом у населения, как пиво, посему прибыль от такой лавки была в разы меньше. Но бизнесмены нашли выход! А именно: стали обзаводиться «женской прислугой». Иными словами, превращали лимонадную в нечто среднее между питейным заведением и публичным домом. Выпив прохладительного напитка, посетители могли тут же присмотреть себе даму – по выражению полицейских, «для сомнительных дел». Больше всего развелось таких полуборделей на улице Алексеевской. Так что приключения посетителям были гарантированы не хуже, чем в пивной.

«Третьего дня некая Гликерия Колесова, повздорив из-за чего-то с содержательницей лимонадной лавки на Алексеевской улице в доме Крицкой, Евдокией Зубликиной (ссора, вероятно, была вызвана несправедливым распределением доходов. – Авт.), произвела целый погром. Схватив табуретку, она стала наносить удары налево и направо посетителям и служащим, расшибла стекла в окнах и рамы, изломала стулья, и полиция с трудом справилась с рассвирепевшей воинствующей девицей», – рассказывала газета «Нижегородский листок».

Народные дома пьянства

Ну а что касается народных домов, которые, по сути, насаждались сверху, по ответной инициативе снизу стали создаваться своего рода народные дома пьянства! Которые представляли собой некие «клубы», замаскированные под разного рода «культурные» заведения и даже библиотеки.

Так, в селе Сормово в начале XX века возникло сразу два клуба, один – мелких служащих, второй – коммерческий – клуб инженеров. Что из себя представляет второй, очень красочно описал один из посетителей, решивший провести своего рода журналистское расследование.

«Было 10 часов вечера, – писал журналист, подписывавшийся коротким псевдонимом из одной буквы „X“. – Пройдя два каких-то закоулка, мы очутились перед двухэтажным деревянным зданием, верх которого сиял огнями, и оттуда доносился на улицу какой-то гул и шум, напоминавшие прилив морских волн.

Поднимаемся по темной и вонючей лестнице на второй этаж и, предупрежденный красноречивой надписью на клочке бумаги: „Звонок. Звоните за проволоку“, прибитом к двери, освещенной коптящей лампочкой, – „дергаем за проволоку“. Дверь открыл какой-то маленький, юркий, с черной бородой человечек и моментально скрылся в соседнюю комнату, из которой доносился гул множества голосов, стук бильярдных шаров и вырывались удушливые клубы табачного едкого дыма. Стены прихожей были сплошь завешаны верхней одеждой и шапками, а на грязном полу в хаотичном беспорядке валялись калоши. С трудом найдя место для своих пальто, мы вошли в небольшую комнатку, уставленную по стенам шкапами, наполненными книгами.

Над продолговатым столом, поставленным посередине, свешивалась лампа с разбитым колпаком. За столом сидели трое субъектов, которые, немилосердно дымя папиросами и распивая пиво, оживленно разговаривали о бурах и англичанах.

– Это библиотека клуба, – шепнул мой провожатый.

Входим в следующую комнату. На пороге я на одно мгновенье приостановился и… чуть было не предался постыдному бегству, так как представившаяся моему взору картина настолько напоминала физиономию низкопробного трактирчика на Балчуге в праздничный день, что во мне невольно зародилось сомнение: не обманул ли меня мой знакомый…