Читать книгу "Как хороший человек становится негодяем. Эксперименты о механизмах подчинения. Индивид в сетях общества - Стэнли Милгрэм"

В каждой ситуации исследовались сорок взрослых испытуемых. Данные показали, что при сближении жертвы с испытуемым подчинение значительно слабело. Средний максимальный удар в зависимости от ситуации приведен на рис. 2. С точки зрения соотношения подчиняющихся и неподчиняющихся испытуемых выяснилось, что в ситуации «Отдаленности» отказывались подчиняться экспериментатору 34% испытуемых, в ситуации «Голосовой обратной связи» – 37,5%, в ситуации «Близости» – 60% и в ситуации «Близости-прикосновения» – 70%.

Рис. 2. Средний максимальный удар в цикле экспериментов от «Отдаленности» до «Близости-прикосновения»

Как нам следует расценивать подобный эффект? Первое, что приходит в голову, – что при близости к жертве испытуемый острее сознает интенсивность ее страданий и соответствующим образом регулирует свое поведение. Это логично, однако наши данные не подтверждают такой интерпретации. Во всех четырех ситуациях уровень приписываемой боли (то есть насколько больно было жертве по оценке испытуемых, для чего применялась 14-балльная шкала) был примерно одинаков. Однако нетрудно предположить наличие альтернативных механизмов.

Эмпатические сигналы. В ситуациях «Отдаленности» и в меньшей степени в ситуации «Голосовой обратной связи» страдания жертвы для испытуемого – нечто абстрактное и далекое. Он знает, что его действия причиняют боль другому человеку, но исключительно в концептуальном смысле: этот факт осознан, но не прочувствован. Это достаточно распространенное явление. Пилот бомбардировщика прекрасно понимает, что его бомбы принесут страдания и смерть, однако это знание лишено эмоциональной окраски и не позволяет в полной мере посочувствовать страданиям, вызванным его действиями. Подобные наблюдения делались во время войны. Вероятно, зрительные сигналы, связанные со страданиями жертвы, запускают у испытуемого эмпатическую реакцию и дают более полное представление об ощущениях жертвы. А может быть, эмпатическая реакция сама по себе неприятна и обладает качествами, которые побуждают испытуемого прекратить то, что ее вызывает. Тогда снижение уровня подчинения в дальнейших экспериментальных ситуациях можно объяснить обогащением потока эмпатических сигналов.

Отрицание и сужение когнитивного поля. Ситуация «Отдаленности» позволяет сузить когнитивное поле, так что жертва исключается из сознания. Испытуемый уже не расценивает акт нажатия на тумблер как результат морального выбора, поскольку это действие больше не ассоциируется со страданиями жертвы. Если жертва близко, ее труднее исключать феноменологически. Она неизбежно вторгается в сознание испытуемого, поскольку ее все время видно. В ситуации «Отдаленности» ее существование и реакции осознаются только после того, как нанесен удар током. Слуховая обратная связь непостоянна, испытуемый получает ее лишь иногда. При «Близости» жертва непосредственно включена в поле зрения, она становится для испытуемого ярким элементом окружения. Испытуемый больше не может задействовать механизм отрицания. Один испытуемый, участвовавший в эксперименте «Отдаленность», сказал: «Удивительно, но ведь и в самом деле забываешь, что там живой человек, хотя и слышишь его голос. Довольно долго я был сосредоточен исключительно на том, чтобы нажимать тумблеры и читать надписи».

Поля взаимного влияния. Если в ситуации «Близости» испытуемый занимает положение, позволяющее наблюдать за жертвой, обратное тоже верно. Теперь жертва внимательно наблюдает за действиями испытуемого с близкого расстояния. Вероятно, когда человек не может наблюдать за твоими поступками, причинять ему боль легче, чем когда он видит, что ты делаешь. Если он смотрит, как ты совершаешь направленные против него действия, это пробуждает стыд и угрызения совести, которые затем помогают перестать действовать. Много свидетельств, что при конфронтации лицом к лицу возникает дискомфорт и она препятствует открытым действиям, мы находим и в языке. Часто говорят, что человека легче критиковать «за спиной», чем «говорить все в лицо». Если мы кому-то лжем, то, как всем известно, не можем «смотреть ему в глаза». Мы и сами «прячем глаза» от стыда или неловкости – это помогает снизить дискомфорт. Когда человека ставят перед расстрельной ротой, ему завязывают глаза якобы для того, чтобы ему было не так страшно, но на самом деле у этого действия есть и скрытая функция – снизить стресс у палачей. Короче говоря, в ситуации «Близости» у испытуемого, вероятно, возникает ощущение, что он сам становится ярким элементом поля осознанности жертвы. Возможно, испытуемому становится совестно и неловко, и вид жертвы мешает ему продолжать ее наказывать.

Единство действия и его последствий. В ситуации «Отдаленности» испытуемому труднее ощутить соотнесенность своих действий и последствий этих действий для жертвы. Поступок и его последствия разнесены физически и пространственно. Испытуемый нажимает на тумблер в одной комнате, а крики и протесты доносятся из другой. Эти два события связаны, однако им недостает убедительного феноменологического единства. Структура осмысленного поступка – «Я делаю человеку больно» – разрушается из-за пространственной организации эксперимента; в некоторой степени это аналогично исчезновению фи-феномена, если мигающие огни расположены слишком далеко друг от друга. В ситуации «Близости» единство поступка и следствия гораздо ощутимее, поскольку жертва физически ближе к действию, причиняющему ей боль. В ситуации «Близости-прикосновения» единство поступка и следствия ощущается в полной мере.

Образование зачаточной группы. Если жертва помещена в другую комнату, то не только жертва отдаляется от испытуемого, но и испытуемый с экспериментатором становятся относительно ближе. Формируется зачаточная группа, состоящая из экспериментатора и испытуемого, однако жертва из нее исключена. Стена между жертвой и другими участниками эксперимента лишает жертву интимной связи, которую ощущают экспериментатор и испытуемый. В ситуации «Отдаленности» жертва – самый настоящий аутсайдер, она одинока и физически, и психологически.

Если поместить жертву ближе к испытуемому, им с испытуемым становится легче заключить союз против экспериментатора. Испытуемые уже не должны иметь дело с экспериментатором в одиночку. У них появляется союзник, который совсем рядом и рвется поддержать их мятеж против экспериментатора. Таким образом, изменение набора пространственных отношений в разных экспериментальных ситуациях приводит, вероятно, к смещению системы союзнических отношений.

Благоприобретенные поведенческие наклонности. Давно отмечено, что лабораторные мыши редко дерутся со своими собратьями по вольеру. Скотт (Scott, 1958) объясняет это в терминах пассивного подавления. Он пишет: «Когда животное ничего не делает в тех или иных обстоятельствах… оно тем самым учится ничего не делать, и об этом можно говорить как о пассивном подавлении… этот принцип играет важнейшую роль в обучении личности миролюбию, поскольку из него следует, что ей, чтобы научиться не драться, нужно просто не драться». Подобным образом мы, вероятно, учимся не причинять вреда окружающим, просто не причиняя им вреда в повседневной жизни. Однако подобное обучение происходит в контексте близких отношений с окружающими и, вероятно, не может быть обобщено на ситуацию, когда человек от нас физически далеко. Кроме того, в прошлом, вероятно, агрессивные действия против тех, кто был к нам физически близко, влекли за собой наказание, а это искоренило исходную форму реакции. А агрессия против тех, кто находится от нас на расстоянии, возможно, наказывалась лишь иногда. Так организм узнает, что безопаснее проявлять агрессию к тем, кто далеко, и остерегается нападать на противника на расстоянии вытянутой руки. Закономерности вознаграждений и наказаний вырабатывают склонность избегать агрессии с близкого расстояния, однако на дальние дистанции это не распространяется. И это может объяснять результаты экспериментов в ситуации близости и отдаленности.