Читать книгу "Веслом по фьорду! - Андрей Белянин"

ГЛАВА 5

Спасение горбатого Слейпнира

Когда-нибудь я брошу ремесло,

Побрею рожу и сожгу весло,

Отмою наконец кривые ноги

И скромно сяду на краю дороги.

Я расскажу про викингов набеги

Хозяину какой-нибудь телеги

И буду робко слушать и молчать,

Когда он станет на меня кричать.

Пойду в кабак, где рай для сизой пьяни,

И просто так напьюсь дешёвой дряни,

Я дряни дам себя заворожить

И буду видеть в небе миражи…

Я встречу столб и сложный поворот,

Устрою небольшое наводненье,

Так получилось — лопнуло терпенье,

Теперь ищите безопасный брод.

Я прокричу, как Гудрид целовал,

И те слова, что в ухо ей шептал,

И буду у прохожих до рассвета,

Просить подать мне мелкую монету!

(Сожженные рукописи Торна Кузнеца)

Многое испытал сын Торна и суровой Норвегии, покинув чёрного гладиатора и его хитроумного хозяина. Судьба и рок бросали его из конца в конец, как буря бросает корабль, испытывая корпус на прочность, а команду — на живучесть. Мы возвращаемся к Гуннару через пару лет после побега и снова находим его не на родине, а вдали от неё — где-то в бескрайних просторах африканской пустыни. Как попал он туда, пусть расскажет сам, но прежде навестим одного больного человека, нашего доброго знакомого из белокаменной Мадары — столицы Булгара.

— Воды-ы-ы! — прохрипел Реас.

От страшного чужого голоса папу-герцога непроизвольно передёрнуло. Его сын в бреду метался на кровати..

— Как вы ещё ухитряетесь слушать его все ночи напролёт и оставаться в своём уме? — устало обратился он к астроному.

Не поднимая головы и тщательно записывая каждое слово, «верный слуга» охотно пояснил:

— Я рад помогать вам, господин! Желание облегчить ваши страдания и муки моего лучшего ученика — вот что даёт мне силы оставаться в своём уме.

Отец больного потянулся к графину с водой, но сухая старческая рука остановила его.

— Довольно! Поверьте, мальчик достаточно пил сегодня!

— Но он умирает от жажды! — не согласился Пощаков.

Старый Галлий сдержанно улыбнулся:

— Это всего лишь видение. Скоро пройдёт.

— Скоро? Вчера было то же самое! Почему-то не прошло!

— Реас не хочет пить. Страдает тот, кого он в данный момент видит…

— Чёртов Гуннар!

— Вы угадали.

Герцог опустился на стул и уронил седую голову на грудь.

— Как ты думаешь, друг, за что мне это?

Польщённый столь доверительным обращением, бывший учитель прокашлялся и собрался сказать в ответ что-нибудь «высокое» и «признательное», но парень вновь заговорил, и поэтому слова благодарности пришлось отложить.

Не желая мешать занятому пером и бумагами Галлию, а также страдать, наблюдая за происходящим, Делян Пощаков со скрипом заставил себя подняться и покинуть спальню сына.

* * *

Солнце замерло в зените.

Бесконечные барханы плыли в горячем мареве.

Пустыня, которую поэты будут сравнивать с морем в грозу, — жёлтая и неумолимая Сахара.

Смертельно усталый человек брёл по раскалённым пескам. Голое тело прикрыто дырявой шкурой, лицо в шрамах, иссиня-чёрная грива припорошена. Очень похож на северного бога. Это варвар из холодных фьордов, громоздящихся за тысячу миль отсюда. Сын Торна Кузнеца, известный скифам как Гуннар-варяг, а пиратам архипелага Пахеро — как Северный Волк, англичанам — как Я Тут Чуток Пограблю, французам — как Викинг а-ля кошмар, немцам — как Шнапс-думкопф-фантастиш, а арабским купцам — как О Аллах, Он Опять Припёрся!

Воображение перенесло его в страну меж двух морей, на песчаный сырой берег. Сквозь полубред проступали очертания Скандинавского полуострова, скалистые острова — шхеры — с многочисленными бухтами, бухточками и широкими проливами; фьорды, строгие утёсы и могильные курганы на них; чайки; пышные северные леса; ковёр из мягкого мха под босыми ногами; аромат полярного дня с грустным мычанием мускусных быков…

Двое суток под палящим солнцем днём и в привычном холоде ночью. Без воды и одежды, только рваная шкура на плечах. Он охотился на змей, мышей и скорпионов. Силы заканчивались. Взбираясь на следующий бархан, такой же типовой, как и все предыдущие, Гуннар пошатнулся. Песчаный холм казался высоким, как Гималайские горы. Растрескавшиеся губы растянулись в гордой ухмылке.

— Эй, Оди-ин! Если я — твой сын, то какого лося ты не поможешь мне? Или ты так далеко в пустыню не заглядываешь? Молчишь?! А я заглядываю! Мне нравится скитаться. После того как отец и команда скорее всего утонули, а я остался жить, но попал к датчанам, мне уже не хотелось видеть долину. Ты забрал отца, но не меня, почему? Я чем-то недостоин? Или ты тоже мечтал попасть на гладиаторские бои? Поглазеть, как Бонго Бо выбьет мне зубы или я вобью нос ему? — Гуннар хрипло расхохотался. — Да, я не послушал того доброго человека, его хозяина, и не в Париж потопал, а прямиком в порт. И нашёл приличное судно с отличными ребятами. Мы отправились в Италию, в Испанию, в Аравию, пограбили там-сям, а потом сошли на эту песчаную землю, Африку, чтоб её! — Он упал лицом в песок; поднявшись, попытался сплюнуть, но слюны не было. — Мы договорились с туарегами, чтоб их… и пошли с караваном грабить золотой город тиббусов… А они нас кинули! Где ты был в это время и почему не вмешался, а?

Нет, викинг не сердился на мудрого бога, ведь тот наградил Гуннара сильным, крепким телом, выносливостью, и не Один виноват в том, что скрелинги оказались обманщиками. Просто хотелось поговорить напоследок. Хоть с кем-нибудь…

Туареги завели отряд исландцев, с которыми путешествовал сын кузнеца, глубоко на континент, разбили лагерь и стали угощать вином. Когда Торнсон очнулся, кроме пустыни и двух совокупляющихся варанов, поблизости никого не было. Исчез его одногорбый верблюд — дромадер, оружие, деньги, дорогой плащ, штаны, обувь, рубаха, стёганка и бурдюк с водой. Ограбили и бросили. Спасибо за шкуру, а то бы сгорел сразу, не постепенно, как сейчас. Да, и спасибо за тряпки для обмотки ступней — с ними песок не такой жгучий.

Куда делись бедные исландцы, вообще непонятно, в лучшем случае были связаны и проданы в рабство. Сам Гуннар избежал подобной участи лишь потому, что туареги быстро вычислили: раб из него никудышный, а вот если вырвется на свободу — расплаты не миновать! С такими лучше не связываться, себе дороже…

Сам дурак, думал про себя черноволосый викинг, не устоял перед выпивкой, а мама учила не пить с незнакомцами. Мама Рея осталась одна. Теперь она вдова и никогда не увидит сына.