Читать книгу "КГБ и тайна смерти Кеннеди - Олег Нечипоренко"

Может быть, после всего изложенного читатели со мной согласятся, что «боткинский инцидент» носит довольно запутанный характер и тем самым напоминает лабиринт.

Прожив в Москве чуть более двух с половиной месяцев, американский гражданин Ли Харви Освальд получил новый статус — статус лица без гражданства — и остался в Советском Союзе.

Вряд ли кому тогда могло прийти в голову, что почти день в день спустя четыре года после того, как в 1959 году Освальду было разрешено остаться в Союзе, вновь возникнет вопрос о его приеме в советское гражданство, но уже в силу других обстоятельств и без его участия, по инициативе руководителей администрации США. Об этом будет рассказано далее.

Второй раунд

Если прибегнуть к спортивной терминологии и назвать период пребывания Освальда в Москве первым раундом в его взаимоотношениях с КГБ, то, по-моему, бывший американский морской пехотинец его выиграл, хотя и с минимальным преимуществом. Действуя с завидным упорством, даже посягнув на собственную жизнь, он поставил высшие советские государственные органы в затруднительное положение и за полтора месяца вынудил их принять решение, разрешающее ему проживание в СССР. Это было компромиссное решение, поскольку ему было дано согласие на проживание в Советском Союзе в течение года, но без предоставления политического убежища и советского гражданства, к чему с первого дня появления на московской земле стремился Ли Харви Освальд.

В январе 1960 года пошла первая минута второго раунда, продлившаяся год. За это время КГБ предстояло решить: шпион — не шпион, нужен — не нужен, оставлять — не оставлять — и доложить свои соображения в ЦК КПСС для принятия нового решения о дальнейшей судьбе назойливого американца.

Судя по всему, на этом отрезке второго раунда соперники — Освальд и КГБ — не очень беспокоили друг друга. Из беседы автора с бывшим председателем КГБ В.Е. Семичастным:

«Вопрос. Какой контроль осуществлялся за Освальдом в Минске?

Ответ. Обычный, рутинный, с использованием агентуры, средств оперативной техники, наружного наблюдения…

Вопрос. Осуществлялся ли контроль за Освальдом особым образом, отличным от наблюдения за другими перебежчиками?

Ответ. Да, отличался тем, что к нему даже не подпускали серьезную агентуру, чтобы в будущем не поставить ее под угрозу расшифровки. А в остальном, как я уже сказал, это было обычное наблюдение с применением всех оперативных средств».

Первые месяцы своего пребывания в Минске Освальд ведет себя замкнуто. Много и со свойственной ему настойчивостью в достижении поставленной цели занимается русским языком. Но постепенно благодаря доброжелательному отношению окружающих обрастает знакомыми, в основном по месту работы. С некоторыми из своих знакомых по заводу и из студенческой среды, которых Освальд приобрел, посещая различные вечера, он сближается. Отношения становятся дружескими и продолжаются даже после его отъезда в США.

«Освальд пишет в дневнике, что первые месяцы он наслаждался жизнью в Минске. Работа на заводе была легкой, а его товарищи по работе относились к нему дружелюбно и интересовались жизнью в Соединенных Штатах. Он отказался от приглашения выступить на общем собрании рабочих» (ОКУ. Прил. 13. С. 698).

Давайте послушаем комментарии по этому поводу бывшего председателя КГБ:

«Вопрос. Были ли предприняты меры, чтобы использовать Освальда в пропагандистских целях во время проживания в Минске?

Ответ. Только краткие сообщения были даны в прессе вскоре после его заявления о желании остаться в Союзе. По мере его изучения пришли к выводу, что использовать Освальда в активных мероприятиях через средства массовой информации нецелесообразно в силу его слабой общей подготовки. Его разговоры по вопросам идеологии и политики были очень примитивны, это был просто лепет. Для такой роли, т. е. для использования в пропагандистских акциях, он не годился. Боялись даже, что попытка его использовать в этом плане может привести к обратному результату и разным осложнениям».

Изредка в возникавших с отдельными друзьями философских спорах Освальд выражал свои позиции по некоторым проблемам общефилософского порядка. Например, в споре о роли личности в истории он придавал гораздо большее значение личности и с большой страстью и убежденностью отстаивал эту позицию. В другой раз, обсуждая с одним из друзей проблему соотношения результата и метода его достижения, однозначно настаивал на том, что «метод важнее, хороший метод можно применить повторно и достичь в конце концов хорошего результата». В этот период Освальд не проявлял абсолютно никакого стремления к повышению своего общеобразовательного уровня или углублению своих знаний по каким-то отдельным проблемам.

Состояние эйфории, которое испытывал Освальд в первые месяцы проживания в Минске, постепенно проходит. Очевидно, созданное в его воображении идеализированное коммунистическое общество расходится с реальными картинами советской действительности, с которыми он сталкивался постоянно как на работе, так и при поездках за город на пикники и на охоту с друзьями. Задаю по этому поводу очередной вопрос В.Е. Семичастному:

«Вопрос. Каково было отношение Освальда к советской действительности, его высказывания и действия на этот счет?

Ответ. О советской действительности Освальд знал мало. Все, что он увидел, было для него полной неожиданностью. Проживая в Советском Союзе, он не стремился как-то пополнить и углубить свои теоретические знания по марксизму. Он не мог адаптироваться к нашей действительности. Кстати, мы считали, что это тоже было признаком того, что за ним не стоят специальные службы. В Минске Освальд вел себя таким образом, что не давал оснований считать его иностранным агентом. Кроме танцулек, ник чему не стремился».

Во второй половине лета 1960 года в разговорах Освальда впервые начинает звучать тема возможного возвращения в будущем в США. Как-то в августе, в кругу рабочих экспериментального цеха, он в одной из бесед высказался следующим образом: «Вот вернусь в Америку и напишу книгу о тех добрых советских людях, которые проявляли обо мне заботу» (Дело Освальда. Т. 1. С. 51).

К этому же времени он уже не высказывает желания поступить в высшее учебное заведение в Союзе, хотя раньше об этом его стремлении было хорошо известно его знакомым. К концу года у Освальда все чаще проскальзывают ностальгические нотки, и это при всей его скрытности и патологической лживости. В ноябре в общении с одним из друзей он уже не может скрывать свои настроения и прямо говорит, что скучает по родине.

В декабре, перед уходом Освальда в отпуск, некоторые рабочие интересовались, куда он поедет его проводить, на что он в полушутливой форме отвечал: «В Америку!»

Вообще, знавшие его отмечали, что Освальд не лишен чувства юмора, часто шутит во время разговора. Обычно отшучивался, когда речь заходила о политике и его пытались втянуть в такой разговор, весьма иронически высказывался о деятельности ООН.