Читать книгу "Крылатая гвардия. «Есть упоение в бою!» - Кирилл Евстигнеев"

Полк в боях

Командный пункт нашей части находился на окраине аэродрома в обычной фронтовой землянке. Встретил нас здесь заместитель командира полка по политической части майор НА. Мельников:

– Поздравляю вас, мои боевые друзья, с прибытием на фронт! Вы рвались к настоящему делу, и вот наконец ваше желание осуществилось. Садитесь, располагайтесь. Побеседуем с вами.

Разговор пошел о работе полка. Замполит только что прилетел из района боевых действий.

– Нагрузка на летчиков двух эскадрилий была огромной – с рассвета до темноты они находились в воздухе, дрались с противником. А превосходство его довольно ощутимо, удары бомбардировочной авиации наши наземные войска испытывают постоянно.

Шабанов, не удержавшись, спросил:

– А когда в бой, комиссар?..

– Закисать на аэродроме не придется. Ознакомитесь с районом боевых действий – и пойдете на боевое задание. – Николай Андреевич мягко улыбнулся, его озабоченные глаза посветлели. – Открыл счет сбитых фашистских стервятников лейтенант Гладких, а младший лейтенант Михаил Пахомов за эти дни уничтожил три вражеские машины! Одна – на счету Мубаракшина.

– Да, пока мы торчали в Россоши, ребята сбивали фашистов, – огорченно подытожил Пантелеев.

– Работы хватит и вам, – пообещал замполит и продолжал: – Полку с основными силами приказано оставаться в Уразово и вести боевые действия отсюда, а передовая команда будет находиться в Великом Бурлуке. 16 марта наши войска оставили Харьков. Горько сознавать, но должен вам сообщить, что в бою под Харьковом пал смертью храбрых командир эскадрильи лейтенант Михаил Гладких… Деритесь, ребята, так, чтобы жизнь каждого из вас дорого обходилась противнику.

Замполит дал указание ознакомиться с обстановкой, изучить расположение линии фронта и завтра быть готовыми идти в бой.

Нас взволновало сообщение Мельникова: Харьков опять оставлен.

«Да что же это такое, что за сила у врага? – думал я. – Гибель Гладких – это серьезная потеря. Он второй человек – после командира полка – с боевым опытом. Фрица на ура, видимо, не возьмешь. Нужны еще и мастерство, умение… А что делать, если его не имеешь? Ответ один: учиться в боях, другого выхода нет».

19 марта я должен был выполнить свой первый боевой вылет. К этому времени летчики полка возвратились в Уразово, но в живых уже не было Мочалова, Пахомова, Мубаракшина…

И вот наша эскадрилья идет на первое боевое задание. Я в паре с Любенюком. И сразу же такая неприятность: не убирается шасси!

Игнатов запрашивает по радио:

– Кто не убрал шасси?

Докладываю, что это на моей машине. Командир эскадрильи приказывает:

– Идите на точку.

Но возвращаться мне очень не хочется…

– Разрешите идти с выпущенным?

В моих наушниках металлический треск и гневный приказ командира:

– Евстигнеев, немедленно домой! Упавшим голосом докладываю:

– Вас понял… Выполняю…

Я знаю, что Игнатов прав, что лететь с выпущенной стойкой шасси нельзя: чуть побольше скорость – и ее щиток сорвет встречным потоком воздуха… А скорость будет высокой, если даже и не произойдет встречи с истребителями или бомбардировщиками противника.

«Это же надо, – думаю я удрученно, – первый боевой вылет, и такое невезение…»

После посадки сразу же бегу на КП полка:

– Товарищ командир, машина неисправна. Дайте какую-нибудь. Я догоню группу!

– Успокойтесь, Евстигнеев. Эскадрилью вы уже не догоните. Понимаю ваше состояние и приветствую желание быть с товарищами там. – Солдатенко неопределенно махнул рукой на запад и вверх. – А сейчас идите и займитесь вместе с механиком устранением неисправности на самолете.

– Товарищ командир, там же эскадрилья…

– Она справится с задачей, – не дослушал меня командир. – Выполняйте приказание. О результатах работы доложите мне.

Техники уже поставили машину на козелки – она приподнята так, что колеса шасси не касаются земли. Я сажусь в кабину, запускаю мотор, ставлю кран на уборку – стойка не убирается. Техники находят неисправность, и Ла-5 после дозаправки горючим готов к полету. Я снова бегу на КП и прошу разрешения на вылет, чтобы проверить работу механизма шасси в воздухе.

Командир полка внимательно посмотрел на меня:

– Как только эскадрилья вернется с задания, выполните полет по кругу. И следите за воздухом: в районе аэродрома часто появляются «сто девятые», гляди, чтоб не склевали: на новичков у них глаз особенно наметанный…

Группа вернулась без потерь. Встречи с противником не произошло. Но ребята возбуждены, в приподнятом настроении, с блестящими от восторга глазами – впечатлениям и рассказам нет конца.

Мне было тоскливо. Пусть мои товарищи и не вели воздушный бой, но это же первое боевое задание, где все могло быть, все могло случиться…

Бирмчане – Пантелеев и Шабанов, – стараясь успокоить меня, говорят, что ничего особенного они не видели – простой, обыденный полет. Но я ожесточен на неудачу и безутешен.

Странная это штука – самолюбие. Оно чаще всего ослепляет наш разум, но иногда и помогает совершить невозможное. Помню, я в детстве поспорил, что переплыву озеро, расположенное недалеко от нашей деревни. Озеро – не река: что ширина, что длина – почти одинаковы. И что же? Поплыл и чуть было не утонул: выбился из сил, а позвать на помощь стыдно – вот это самое самолюбие мешало. Спасло меня просто чудо – в бессознательном состоянии выбрался на мелководье.

Наверное, тогда, в детстве, я интуитивно понял: для достижения цели можно рисковать жизнью, но рисковать данным словом – невозможно, его надо уметь сдержать…

Часа через два наше звено снова в воздухе. Летим на разведку войск противника в район Харькова. Любенюк и я наблюдаем за землей, Гривков с Бабановым – за воздухом. Высота небольшая – 800– 1000 метров, большая и не нужна.

Под нами железная дорога, что идет от Купянска на Белгород. Переход линии фронта обозначается разрывами зенитных снарядов – они как огромные шапки из синевато-черного дыма: спереди, сзади, в просвете между нашей и гривковской парой.

Ого, думаю, вот так «мертвая полоса». Одно дело – на карте, а другое – в воздухе… Интересно и жутковато от такой встречи.

Любенюк выполняет противозенитный маневр – то снижается, то набирает высоту, не меняя общего направления полета: делает отвороты, то увеличивая, то уменьшая скорость. Я держусь метрах в пятидесяти от ведущего, чтобы удобнее было маневрировать и следить за землей.

Он изредка смотрит на меня, одобрительно кивая головой, и передает по радио:

– Правильно. Так держать. Следи за землей.

В направлении Белгорода я вижу большое скопление фашистских войск на дороге. С высоты кажется, что вся эта бесконечная лента людей остановилась в раздумье: двигаться дальше или стоять на месте.