Читать книгу "Образование Маленького Дерева - Форрест Картер"

— Маленькое Дерево, — сказала она, — эти вещи ты никому не должен рассказывать, потому что бесполезно их рассказывать в мире, которым правит белый человек. Но ты должен знать. Поэтому я тебе рассказала.

Теперь я знал, почему мы топим только теми поленьями, которые дух оставил для нашего очага. Я знал жизнь леса… и гор.

Бабушка сказала, у ее папы было глубокое понимание, и, она знает, он будет сильным… таким сильным, что будет знать и помнить — в следующей жизни тела. Она сказала, она надеется, что скоро тоже будет сильной, и тогда она узнает его, и их духи будут знать и помнить.

Бабушка сказала, что дедушка приближается к этому пониманию, сам того не зная, и они будут вместе, всегда вместе, и их духи будут знать и помнить.

Я спросил бабушку, как она думает, не получится ли и у меня стать сильным — чтобы не остаться позади?

Бабушка взяла меня за руку. Мы долго шли по тропе, прежде чем она ответила. Она сказала, чтобы я всегда старался понимать. Она сказала, я тоже стану сильным, а может быть, и обгоню ее.

Я сказал, что меня ни капли не заботит, обгоню ли я их с дедушкой. Меня устроит как нельзя лучше на белом свете, если я смогу хотя бы быть с ними наравне. Это как-то одиноко — всегда оставаться позади.

Дедушкино ремесло

За все свои семьдесят с лишним лет дедушка никогда не нанимался на государственные работы. «Государственной» у нас в горах называлась любая работа с почасовой оплатой. Дедушка не выносил работы по расписанию. Он говорил, из этого только и выходит, что сплошная трата времени без всякого удовлетворения. И это справедливо.

В 1930 году, когда мне было пять лет, бушель[7] кукурузы приносил двадцать пять центов. То есть, это если найдется кто-нибудь, чтобы купить бушель кукурузы, — на что надежды было мало. Но даже если бы кукуруза продавалась по десять долларов за бушель, мы с дедушкой все равно не могли бы заработать на жизнь. Наш кукурузный участок был слишком мал.

Однако у дедушки было ремесло. Он говорил, каждый мужчина должен иметь свое ремесло — и гордиться своим ремеслом. Дедушка имел ремесло — и им гордился. В шотландской ветви его семьи ремесло несколько веков передавалось из поколения в поколение. Дедушка варил виски.

Если заговорить о варении виски с людьми, далекими от жизни гор, большинство об этом ремесле отзовется плохо. Но такие суждения пошли от преступников в больших городах. Преступники в больших городах нанимают в винокурню кого придется и ни капли не заботятся, хороший ли выходит виски, только бы его выходило побольше — и побыстрее. Такие люди кладут для закваски поташ или щелок, чтобы быстрее «обернуть солод», и вместо чистого металла берут для перегонки листовое железо или жесть, или радиатор от грузовика, — а в них есть всяческие яды, от которых можно умереть.

Дедушка говорил, что таких типов следовало бы вешать. Дедушка говорил, о любом ремесле можно составить плохое суждение и пустить дурную славу, если судить по худшему, что в этом ремесле есть.

Дедушка сказал, его выходной костюм и сейчас такой же отличный, как в тот день, когда он в нем женился, — пятьдесят с лишним лет назад. Он сказал, что портной, который его сшил, гордился своей работой. Бывают, однако, и такие, которые не гордятся, и все суждение о портняжном ремесле зависит от того, с каким из портных столкнешься. Так же и с виски. И это правильно.

Дедушка ничего не добавлял в виски, даже сахара. Сахар кладут, чтобы «растянуть» виски, и его выходит больше; но дедушка говорил, что если «растягивать», чистого виски не получится. А он варил чистый виски — без ничего, кроме кукурузы, в приготовлении.

Еще у дедушки совсем не было терпения, чтобы выдерживать виски. Дедушка говорил, он всю жизнь слушает, как разные умники болтают, что выдержанный виски намного лучше обычного. Он сказал, что как-то сам попробовал выдержать виски. Он сказал, один раз он взял немного свежего виски и оставил настаиваться неделю, и на вкус этот выдержанный виски оказался ни дьявола не лучше остального — нормального.

Дедушка говорил, что все пошло с того, что однажды виски передержали в бочках, так что он вобрал из бочек запах и окрасился бочечным цветом. Дедушка говорил, если какому-то проклятому дуралею нравится нюхать чертову бочку, пусть засунет в бочку голову и нанюхается вдоволь, а потом возьмет нормального виски и выпьет по-человечески.

Дедушка называл таких людей «любителями пахучих бочек». Он говорил, что если взять воды из трухлявого пня, налить в бочку и дать хорошенько настояться, можно потом таким продавать, и они будут пить и радоваться — потому что пахнет бочкой!

Все эти бочечные затеи возмущали дедушку до крайности. Он говорил, что, скорее всего, — если бы можно было проверить, — все это козни толстосумов и воротил, которые выдерживают виски годами и в ус не дуют, только знай себе выжимают последнее из маленького человека, который не может держать виски, пока он не пропахнет бочкой. Он говорил, они разбрасывают деньги направо и налево, только бы всучить свой пахучий виски под тем, значит, предлогом, что он лучше других пахнет бочкой, а всякие, у кого вместо головы кочан капусты, тут же развешивают уши и начинают думать, что только такой виски и надо пить человеку. Но, говорил дедушка, есть и здравомыслящие люди, которые не нюхают бочек, и потому маленькому человеку пока еще можно жить.

Дедушка сказал, поскольку он знает только одно ремесло, то есть вискоделие, а мне вот-вот исполнится шесть лет, пожалуй, хорошо будет и мне взяться за учение. К этому он присовокупил такой совет, что когда я стану старше, возможно, мне захочется сменить ремесло, но вискоделие я уже буду знать, и мне всегда будет на что опереться в трудную минуту.

Я сразу понял, что нам с дедушкой не миновать жестокой борьбы с воротилами и толстосумами, правдами и неправдами сбывающими виски любителям пахучих бочек; но я был горд, что дедушка берет меня в ученики — в свое ремесло.

Дедушкина винокурня была в самой глубине Теснин, там, где наш приток ответвлялся от большого ручья, среди зарослей лавра и жимолости, таких густых, что ее не нашла бы и птица. Дедушка ею очень гордился, потому все в ней было из чистой меди: и котел, и крышка с трубкой, и спиралевидный змеевик, который у дедушки назывался «червяком».

По общим меркам наша винокурня была маленькая, но нам и не нужна была большая. Дедушка делал только один заход в месяц, что всегда давало на выходе одиннадцать галлонов[8]. Девять галлонов мы продавали мистеру Дженкинсу, управляющему магазина на перекрестке, по два доллара за галлон, что, как вы сами видите, приносило за нашу кукурузу неплохие деньги.