Читать книгу "Фрося Коровина - Станислав Востоков"

— А это со мной, — он кивнул на детей, — пострадавшая и два свидетеля.

Вслед за Мокроусовым ребята вошли в музей.

Увидев, как легко контролер пропустил сержанта и как здорово отражается солнце в его начищенных сапогах, Жмыхов подумал, а не стать ли ему полицейским? Он, правда, не любил музеи, но троечнику нравилась сама возможность проходить куда-нибудь без билета. И манила перспектива носить такие шикарные сапоги, а не вечно заляпанные грязью, неуклюжие кирзачи тракториста. Поразмыслив несколько минут, Жмыхов решил, что если Арктика растает и пойти в полярники не получится, то он будет полицейским.

Мокроусов строго поглядывал на здания, мимо которых шел с ребятами.

Музей деревянного зодчества не зря славился своей коллекцией на всю страну! По его экспонатам можно было в подробностях проследить историю Вологодской области. Тут находились не только жилые дома. Рядом с крестьянскими избами и барскими усадьбами стояли амбары, бани и мельницы, привезенные из ближних и дальних деревень. Посетители могли увидеть даже старинный холодильник — ледник, какие раньше ставили над наполненными льдом ямами. А над всем этим поднимались две красивые деревянные церкви из Тарногского и Верховажского районов.

Взглянув на них, сержант перекрестился и сказал Фросе:

— Если увидишь свой дом, дай мне знать. Только потихоньку.

Однако чем дальше они шли, тем более странный вид принимала музейная экспозиция. В самом удаленном ее конце вместо целых домов находились их отдельные части. Тут было крыльцо, которое никуда не вело, балкон, который ни к чему не крепился и обширный, почерневший от времени чердак. Он лежал прямо на земле, из-за чего казалось, что дом закопали по самую крышу. А за чердаком возвышалось нечто бесформенное и накрытое брезентом. Из-под его края выглядывал охлупень со знакомым нам по началу повести коньком. Рядом стоял младший научный сотрудник Леня Соболь. Он держал в руках табличку с надписью: «Жилой дом зажиточного крестьянина Федора Коровина. Начало 19 века».

При виде нее Фрося так заметно побледнела, что Мокроусов без дополнительных знаков понял — пропажа нашлась. Сержант шагнул к младшему научному сотруднику и, представившись, сказал:

— Мне нужно поговорить с вашим директором.

Сначала Леня Соболь хотел ответить, что директор занят (он писал научную работу под названием «Некоторые мысли по поводу бань Среднесухонского сектора»). Но взглянув в строгое, хорошо сложенное лицо полицейского, передумал и, положив табличку на брезент, побежал за Иваном Михайловичем. Вернее, поначалу он шел легким, прогулочным шагом. Однако свернув за двухэтажный четырехстенный амбар из деревни Шапша, бросился со всех ног. Все-таки полиция не каждый день появлялась в музее!

А Фрося подняла табличку и крепко прижала к груди. Она ясно себе представила, как Аглая Ермолаевна возвращается в Папаново, видит, что ее дома там нет, и у нее случается удар, после чего бабушку снова отправляют в больницу. Фрося опустилась на бревно с коньком и горько заплакала.

Петухов и Жмыхов смущенно переглядывались — им было неудобно за ревущую одноклассницу. Но сержант сразу разобрался в ситуации. Он вынул из кармана форменный платок с гербом полиции и протянул Фросе. Так что к моменту появления директора ее лицо было приведено более или менее в порядок.

Однако Иван Михайлович с Леней вышли не из-за шапшинского амбара, как ожидали школьники, а из-за бани, привезенной из деревни Калинино. При этом, видимо, директор задавал Лене вопросы, на которые тот не мог ответить. Младший научный сотрудник так часто пожимал плечами, будто на ходу исполнял какой-то веселый народный танец. Наконец музейные работники подошли к брезенту, скрывавшему то, что еще недавно служило Фросе жилищем.

— Я вас слушаю, — сказал директор, в голове которого по-прежнему преобладали бани.

И он бы наверняка услышал кое-что очень неприятное, потому что Жмыхов и Петухов, сплоченные общим негодованием, дружно шагнули вперед. Но между ними и директором вовремя встал Мокроусов. Он так стремительно отдал Ивану Михайловичу честь, что тот этого даже не заметил. Сержант в третий раз за день представился и произнес привычную для себя фразу:

— Пожалуйста, ваши документы, — к которой сделал необычное добавление, — на этот дом!

Одновременно он метко стрельнул глазами в кучу под брезентом.

После «выстрела» полицейского «Некоторые мысли о банях» в директорской голове наконец начали перестраиваться в мысли о чем-нибудь еще. Среди архитектурных частей забрезжил свет, усиленный отражениями солнца в начищенных до зеркального блеска сапогах. Ослепленный этим ярким сиянием Иван Михайлович прищурился. Затем он втянул живот, за счет чего сумел сделаться немного выше и стать одного роста с сержантом.

— А какие у вас для этого основания? — спросил он, смерив Мокроусова взглядом.

Но смеренный взглядом сержант оставался спокоен и холоден, как окружающий его снег.

— Дело в том, что эта девочка, — полицейский показал перчаткой на оседлавшую охлупень Фросю, — утверждает, будто дом принадлежит ей.

Омельянов сделал губами движение, которое означало то же, что и пожатие плечами, поскольку пожимать ими он опасался, чтобы не выкатить живот. Директор пошептал на ухо Лене, и тот, кивнув, снова куда-то убежал. Видимо, передвигаясь по музею, его работники каждый раз пользовались новыми путями. Во всяком случае, теперь младший научный сотрудник свернул за трехэтажный, однорядный дом-двор из Тотемского района.

В отсутствие Лени возле разобранной избы Коровиных не было произнесено ни слова. Сержант и директор, как две скалы, молча стояли друг напротив друга, стараясь ничем не уронить своего достоинства. Рядом то же самое пытались сделать Петухов и Жмыхов. И им это удалось, хотя и не с таким блеском, как взрослым.

Сидящая между «скалами» Фрося так крепко прижимала к себе железную табличку, что у нее на ребрах потом появились синяки. Единственное заметное движение у дома зажиточного крестьянина в эти минуты производили струйки пара, вылетавшие из пяти покрасневших от мороза и негодования носов.

Наконец Соболь вышел из-за ледника, некогда обнаруженного экспедицией музея в Нюксенском районе. В руке у Лени трепетал белый прямоугольник. Поначалу Мокроусов принял его за парламентерский флаг. Но когда младший научный сотрудник без единого звука передал «флаг» директору, а тот с еще более выразительным молчанием — сержанту, он понял, что это документы на дом.

Руки Мокроусова поднесли бумаги к лицу, и взгляд побежал по строчкам.

— А кто это — Никанор Чемоданов, который подтверждает¸ что дом никому не принадлежит? — спросил полицейский.

Пар из его рта вылетел загогулиной, похожей на знак вопроса.

— Это наш местный пьяница, — возмущенно ответила Фрося. — Он вам за стольник на пузырь что хочешь подтвердит!

Над ее головой повисло облачко, и вправду чем-то напоминавшее Никанора. Можно было различить даже полупрозрачную кепку.