Читать книгу "Валашский дракон - Светлана Лыжина"

– Ой! Не гневи Бога, – ответил румынский государь. – Есть волки позубастее меня. Да и с кого мне драть шкуру, если не с тех бедняков, которые одеты в дорогую одежду? Может, я должен драть со своих крестьян? Так с них, скажу тебе по правде, прежний румынский государь уже содрал всё, что можно. Пожалела бы ты бедных, мать.

– Мать? – переспросила женщина. – Была бы я тебе мать, ты бы с меня денег не собирал. Или собирал бы?

– Была бы ты мне мать, ты бы сама предложила, если б увидела, что твоему сыну-государю надобно содержать войско, – грустно заметил Влад.

С молодыми жёнками было иначе, но не намного веселее, ведь и они пытались выставить румынского государя извергом. Одевались попроще, ступали осторожно и так заматывали голову длинным белым покрывалом, что лица почти не разглядеть. Если кто в лагере окликнет и обзовёт красавицей, вздрагивали. Можно было подумать, что за честь свою опасаются, а из-под края простой юбки нет-нет, да и выглядывал каблучок от нарядных сапожек. «Ой, род лукавый!» – думал Влад.

Эти жёны будто нарочно приносили выкуп не в кошельке, а в платке, и все узлы затягивали потуже.

– Что ж ты так затянула, любезная? Вот сама и развязывай теперь, – говорил венценосный получатель, возвращая узелок, а пока женщина занимались развязыванием, отпускал шутку, чтобы нарушить неловкую тишину. – А у нас, между прочим, за ту же цену и другие мужья есть. Посмотреть не желаешь? Возьми, кого получше. А жёны, которые придут после, пусть берут то, что достанется.

– Господь с тобой! Мне другого мужа не надо. Отдай мне моего, – пугалась женщина, а Владу, чья весёлость в очередной раз не была оценена, хотелось поскорее закончить с получением денег и отправиться домой.

«Отчего же никто не понимает, что не для себя я собираю это золото, а для войска, которому должен платить жалованье! – сокрушался он. – Ведь и у моих воинов есть семьи, которые надо кормить».

* * *

Через много лет вспоминая, как «торговал мужьями», узник Соломоновой башни вспоминал и чувство лёгкой зависти к пленникам, которое возникало всякий раз, когда очередной муж отправлялся восвояси, выкупленный женой. Совершив сделку, князь-торговец не мог отказать себе в том, чтобы выйти из шатра и подняться на деревянную вышку, нарочно построенную для обзора окрестностей, ведь стан румынского войска находился не на холме, а на ровном открытом месте.

Стоя на вышке, можно было наблюдать, как воссоединённая пара выходила за линию возов, окружавших лагерь со всех сторон, и плелась по дороге к ближнему селению, сопровождаемая своими челядинцами. Влад знал, что жена, щадя гордость мужа, не станет ругаться в присутствии румын-победителей, но если будет думать, что те уже не видят, даст волю чувствам. Триста шагов, четыреста, пятьсот… С такого расстояния не долетали голоса, но всё и так казалось ясно.

Вот супруги идут понуро и не смотрят друг на друга – наверное, молчат. Вдруг жена поворачивается к своему благоверному, машет на него руками, судя по всему, произносит неприятные слова. Тот продолжает идти, как шёл, терпит, но вдруг не выдерживает, огрызается, а вскоре тоже начинает кричать. Женщина рассержена ещё больше, даже останавливается, чтоб высказать всё, затем прикладывает ладони к лицу – плачет. Муж обнимает её, успокаивая, и так они стоят некоторое время, а затем спокойно продолжают путь. Помирились.

«А меня, если что, и выкупить некому», – думал Влад, и от этой мысли ему было грустновато даже тогда, когда он возвращался в Румынию.

Путь лежал через южную часть Молдавии, которая напрямую граничила с румынскими землями, и потому вокруг виделся почти родной пейзаж – холмистые равнины, покрытые лоскутным одеялом полей и пастбищ. Селения с белыми домиками, прятавшиеся за кронами фруктовых деревьев, мохнатые палки тополей, торчавшие вдоль дороги, да и сама дорога, переходившая с холма на холм, – всё напоминало о родине. Даже встречные крестьяне, когда Влад проезжал мимо них, кланялись ему так же, как его подданные, хотя для местных жителей он не являлся властью.

«Скорей бы граница», – думал венценосный путешественник, но из-за огромного обоза, который вырос вдвое по сравнению с тем, что было до похода, румынское войско продвигалось крайне медленно. Ускориться было никак нельзя, поэтому князь, которому уже не терпелось оказаться дома, часто отделялся от армии и с небольшой свитой ездил по окрестностям. Государь готов был ездить кругами, лишь бы куда-нибудь ехать – ехать, а не плестись!

В один из таких дней – кажется, в последнее воскресенье апреля – Влад опять без особой цели исследовал молдавскую глубинку, и вот тогда на малонаезженной двухколейной дороге, тянувшейся через широкое поле, он повстречал небольшую толпу нарядных селян, которые куда-то шли. Издалека Влад заметил только белую праздничную одежду, испещрённую замысловатой красной вышивкой, но, подъехав чуть ближе, обнаружил, что среди путников все молоды, причём большинство составляют девицы, которых сопровождали семь-восемь юношей, наверное, призванных оберегать нарядных подруг от всяких напастей.

Девицы и их охранители о чём-то весело болтали, но, увидев приближающихся всадников, облачённых в богатые кафтаны, отошли на обочину и поклонились. Румынский государь мог бы проехать мимо, но ему захотелось получше рассмотреть девушек. Ободряло и то, что многие из них были сами по себе. Среди этой ватаги явно угадывалось лишь две окончательно сложившиеся пары, а остальные только приглядывались друг к другу.

– Доброго вам дня, прохожие, – произнёс Влад, останавливая коня, а вслед за государем остановилась и вся его свита.

– И тебе доброго дня, господин, – ответил рослый молодец, очевидно, считавшийся старшим.

Девушки стояли, низко склонив головы, укрытые платками, так что лиц было никак не разглядеть, однако князь надеялся на какие-нибудь перемены, и начал тянуть время, спросив, куда же направляется весёлая компания. Оказалось, что девицы и молодцы идут на гулянья в соседнее село, что было вполне предсказуемо. Тогда Влад решил притвориться, что заблудился, и стал спрашивать, как выехать на большую дорогу.

Главный охранитель девушек и его товарищи начали терпеливо объяснять, а тем временем сами девушки всё больше показывали лица. Наверное, юным селянкам хотелось увидеть знатных конников, а с низко склонённой головой можно было рассмотреть разве что конские копыта.

Влад тоже поглядывал на нарядных селянок и отметил про себя, что далеко не все из них красивы: «У одной лицо круглое, как лепёшка. У другой подбородок тяжеловат, да и зубы нехороши. У третьей нос велик – вроде и прямой, но всё же тут явно не обошлось без примеси турецкой или татарской крови. У четвёртой лицо вроде бы и милое, но уж больно простое. Пятая неуловимо напоминает овцу. Шестая со своими густыми тёмными бровями выглядит угрюмой, даже когда не хочет этого». Зато остальные селянки, всего более десяти, своим видом очень порадовали государя. Были они разные – и темноволосые, и русые – но каждая имела свои привлекательные черты, и казалось, трудно выбрать среди них лучшую.

И всё же Влад, никоим образом не претендуя на истину, выделил среди этих красавиц одну, которая могла затмить прочих. Небольшого роста, совсем юная. Из неё ещё не до конца ушла отроческая угловатость, но именно из-за этого личико смотрелось точёным, а фигура выглядела хрупкой даже в кофте с широкими рукавами и в пышной юбке. Подол опускался только до середины икр и позволял увидеть ноги, обутые, конечно же, в опанки, но даже эта грубая деревенская обувь вкупе с обязательным толстым слоем обмотков не могла скрыть, до чего же маленькие у этой селянки ступни. Князь уж не знал, куда лучше смотреть – на них или всё же на точёный овал лица, на большие серые глаза и аккуратный рот с тонкой верхней губой и пухленькой нижней. Даже каплевидная форма носа, что обычно выглядит некрасиво, не портила впечатление.