Читать книгу "Кто не знает братца Кролика! - Илья Бояшов"

На этот раз за килькой не посылают: рассыпались, как горох из пакета. Сияющий Пашка повез приезжих писателей на окраину: они будут трескать водку в третьесортной гостинице и размышлять о судьбе России. Председатель и отцу Федору сулил общение с лучшими умами Костромы и Ярославля, но тот отказался – скорее всего, чтобы никого не обидеть. Еще две команды сколочено: одни в «Медузу Горгону», другие, с традиционным портвейном, – на квартиру какой-то Машеньки. Даже Черпак – и тот к кому-то пристроился.

Ни мне, ни Витеньке торопиться некуда. Я Пашку хватаю за рукав, когда он уже выбегает – такси ловить для гостей.

– Эка загнул! – живо реагирует председатель, а сам смотрит поверх – пасет своих, ему хочется выпить.

– Ну, ты же христианин! Хотя бы на чечевичную похлебку!

Христианин лезет в карман за скомканными ассигнациями. Все-таки молодец – по-гусарски сунул, не глядя.

Меня казак Валька цапает:

– Ну как? Послал стихи?

И подался назад, чтобы им любовались. Сегодня при полном параде: гимнастерка, шаровары, плетка за голенищем. Шашкой лязгнул. Послушать Вальку: его прадед при помощи этой штуки лишил Буденного половины конницы.

– Послал! – отвечаю чистую правду.

Есаул задвигает железо обратно в ножны и убирается, сияющий, сверкая лампасами и чужими георгиевскими крестами.

А Гужихин вздыхает:

– Был тут недавно фильм про американского адвоката. Его сынишка у Бога вымолил, чтобы папа хоть один денек побыл честным. Адвокату нужно в суде выступать: рот открыл – и как язык отрезало. Целый день мучился, карьера псу под хвост.

– Не переживай за меня: я Валькины стишки всегда посылаю!

– И мои? – грустно спрашивает Гужихин.

Не успеваю соврать – замечен знакомый «пучок». Отец Федор скинул рясу – наверняка несет в саквояже. Шерстяное пальто. Брючные стрелки. Ботинки – эрмитажные зеркала.

– Приветствую, батюшка!

– А, это ты, Денис!

Настоящий разведчик. Всего-то раз и общались, а помнит.

– Может быть, с нами посидите немного?

Уверен в ответе: масса всяких духовных дел, прихожане жаждут общения и прочее – что там можно насочинять?

– Почему бы и нет!

Гужихин теряет дар речи: позвать в кабак священника для него то же самое, что столкнуться нос к носу с Михаилом Архангелом. Но я видел пастора в деле.

На Невском – пурга. Облепленная снегом троица – я, смахивающий на бизнесмена святой отец и онемевший Витенька – облагодетельствовала первый подвернувшийся бар. Словно сам собой прилетел графинчик в окружении славных граненых рюмок. Батюшка нам подмигнул:

– Ну, люди творчества, за Отца?

У местных аборигенов зубы не аховые. Отец Федор видно не здесь родился – повезло же человеку: может широко улыбаться. То, что рядом с нами обосновался чуть ли не представитель небес с таким вот ослепительным «смайлом», придает Витеньке дополнительную искренность.

– Ты знаешь, Денис, – исповедуется, – «Рогнеда» забыта. Черпаков посоветовал: «Выбрось!» Я про Рубцова начал писать.

– Решил заделаться биографом?

Несчастный бездарь кивает:

– Черпак сказал: «Сам не можешь, давай о других…»

Надо же, как убрал конкурента!

– По-моему, подло!

Новоиспеченный рубцововед опешил:

– Подлость-то в чем?

Водка злой оказалась!

– Никчемно.

– Что «никчемно»? – спрашивает Гужихин.

– Зачем подбирать за другими? Лучше самому – попробуй еще!

– Да я же сказал – бесполезно, – защищается Витенька.

Я сорвался – нет, с этой водкой и впрямь неладное:

– Биографами те заделываются, кто сами ни черта не могут. Вот: высасывают из великих! Стоит автору появиться, тотчас на него набрасывается куча! Он еще помереть не успел, а уже жрут в три горла. Знаешь, сколько народу питаются Чеховым? Целый бизнес! Иной корифей сопьется, умрет в безвестности, а за счет него тысяч пять доброхотов, как минимум, построят дома: о «тойотах» и «вольво» не говорю! Может, два-три человека искренне и напишут. А остальные – лишь бы кусок оторвать!

Компания джентльменов с впечатляющими животами прервала свои сантехнические разговоры – пивные кружки недовольно отставлены: но мне все равно.

– Импотенция творческая – вылезать в рай за счет Байрона! Дай-ка ляпну, что тот спал со своей сестрой. Раскатаю сукина сына! Не делай этого! И без тебя твоего Рубцова переедут вдоль и поперек! Вон, Ерофеев корчился, пил всю жизнь, а стоило ему убраться – строчат диссертации, под лупой рассматривают, эвересты бумажные по одним «Петушкам»!

– Знаешь: я какой-то бесцветный, – тоскует Гужихин. – Каждый день, как пресный пирог…

– Хочешь жизни Рубцова? – (я догадался – ай, молодца!).

– Понимаешь, – бормочет Гужихин. – Он мучался там очень, пил… страдал, конечно… не знаю, как объяснить. Но, может быть, из-за страдания все у него получалось?

Вот к чему клонит! Пошел при священнике разговорчик!

– Значит, хочешь, как у Рубцова? У тебя, видите ли, бесцветие?

Сантехники окончательно насторожились. И правильно.

– Я вот что отвечу, Гужихин! Я всю свою жизнь готов прожить такой вот бесцветной жизнью – только, чтобы не быть, как Рубцов! И скажи, на черта мне его стихи, если он близких своих мучил? Он ведь и женщин мучил, и дрался с ними. Знаю, может, не виноват, так сложилось, наследственность. Но я все-таки ненавижу, когда в стихах создают великое, хвалят природу, Бога, а сами – чуть что и за нож! Я на сто процентов скажу – когда Господь начнет по-настоящему судить и увидит, сколько какой-нибудь великий поэт отнял жизни у близких и как их мучил, то на все эти его стихи и не посмотрит! Не будет Он смотреть на стишки, потому что если человек жил не по-Божьему, пусть даже самый великий, никакой талант не спасет! Для Бога есть поважнее вещи! Ему, если честно, наше творчество и не нужно. Это критикам – пожалуйста, а Богу нужно, чтоб ни единой слезинки! И какое Ему дело, что какой-нибудь там поэт, пусть даже Пушкин, при этом всякое великое писал? Плюнуть и растереть!

Витенька в ярости – я святотатец, низвергаю кумиров – и готов обновить мою физиономию. Но отец Федор плеснул по второй. Возвещает:

– За Сына!

– Ты прямо, как Черпак! – шипит Витенька.

– Вот неправда! Черпак из кожи вон готов вылезти: пить всю жизнь и мучить других – лишь бы о нем заговорили. Весь финт в том, что ему не дано. А что тебя касается – живи, как живешь: чтобы дети, жена…

и работа. На самом деле, так труднее всего. Для многих просто невыносимо. Многие черт знает что готовы натворить, лишь бы не спокойно и честно. И нечего плакаться.