Читать книгу "Перелетная элита - Юрий Поляков"

Со временем стало очевидно: в высшей номенклатуре есть серьезные люди, отлично понимающие губительность горбачевской «перестройки». Напомню, сам термин появился в эпоху реформ Александра II Освободителя, и «гласность», кстати, оттуда же. Они, эти люди, сознательно вели страну к потрясениям, к обрыву, чтобы в падении и хаосе одним махом сменить политический и экономический строй СССР. Скорее всего, и распад Советского Союза был заранее запланирован и оговорен. Еще Сахаров советовал поделить одну шестую часть суши на несколько десятков уютных кусочков, а Солженицын тяготился «южным подбрюшьем». Что и говорить: мелко нарезанная Россия – давняя золотая мечта Запада. Кому ж приятно возделывать свой лилипутский садик, если за забором начинаются угодья великана.

Судя по всему, Яковлев и был координатором сил, направленных на радикальное переустройство страны, на капитализацию под лозунгом «Больше социализма!» Думаю, неприятие нашего «антиперестроечного» сценария шло если не от него самого, то от его ближнего круга. Ведь зарубить фильм, освященный именем Габриловича, Героя Соцтруда и бесчисленных госпремий, можно только с высочайшего согласия. Таковы были тогдашние правила игры. Да и сегодняшние тоже. А чего собственно испугались-то? Неужели одна кинолента могло изменить ситуацию в стране, переломить настроения, повернуть вспять историю? Теперь в это трудно поверить. Нынче даже премьера, превращенная мощным пиар-прессингом в событие века, проходит по стране косым дождем. Но тогда все было иначе. Помните, какими морально-политическими бурями стали ленты: «Маленькая Вера», «Россия, которую мы потеряли», «Так жить нельзя», «Покаяние», «Легко ли быть молодым»? Да и снежкинское «ЧП районного масштаба», к которому приложил руку автор этих строк. Именно литература и искусство помогли свернуть на антисоветскую сторону многим доверчивым мозгам. Это были мощнейшие «антисоветики» (по аналогии с антибиотиками), убивавшие в сердцах все социалистическое.

Напомню: к 1987-му у людей стали появляться вопросы к новому курсу. Точнее других сформулировал недоумение писатель-фронтовик Юрий Бондарев, сказавший с высокой трибуны, что страна похожа на самолет, который взлететь-то взлетел, а куда садиться не знает. Как же набросилась на него передовая свора! А какие битвы велись вокруг письма скромной ленинградской преподавательницы Нины Андреевой! Его опубликовали в «Советской России» под заголовком «Не могу поступаться принципами!» Стольких проклятий не удостаивалась даже Фанни Каплан, стрелявшая в Ильича. Ведь сознание советского человека воспринимало критику, допущенную на газетную полосу, экран телевизора или кинотеатра, на театральную сцену или в радиоэфир, как отчетливый призыв бороться и одолеть негативные тенденции жизни. Именно так осуществлялась в нашем однопартийном обществе обратная связь. Появление в этой атмосфере сгущающегося недоумения и недовольства Горбачевым антиперестроечного фильма, в создании которого принял участие живой классик советского кино Габрилович, а главную роль сыграла всенародная любимица Ирина Муравьева – могло бы стать щелчком детонатора. Но могло и не стать… История капризна, как женщина.

Если бы фильм «запустили в производство» по утвержденному плану в 87-м, на экраны он вышел бы как раз к концу 88-го, в переломный момент, когда уже многие были готовы сказать Горбачеву: «До свиданья, наш ласковый Миша, возвращайся в свой сказочный лес!» Именно в этом году мы проскочил точку невозврата. А могли ведь остановиться, свернуть и пойти, скажем, «китайским путем» обновления без самопогрома. Лично я ради эволюционной модернизации еще лет десять посидел бы на скучнейших партсобраниях, повторяя детскую риторику, разработанную партией для простодушных рабфакофев 20-х годов. Но многим уже хотелось «делать историю», им нравилась стремительная «собчачизация» общественной жизни с трибунными истериками и призывами в не просчитанные дали. Да и рубль, сорвавшись с цепи «безнала», делал свое дело. «Корейки» уже вылезали из подполья, пилили свои золотые гири и вступали, пока закулисно, в большую политическую игру. Не сомневаюсь, отмашку на закрытие «Неуправляемой», как, впрочем, и других антиперестроечных поползновений, дали те, кто хотел, чтобы точку невозврата страна прошла, не заметив. Так и случилось. И хороши бы мы были, послав жалобное письмо Яковлеву. Марионетки жалуются кукловоду на то, что кто-то дергает их за нитки. А недовольных марионеток, как известно, складывают в сундук.

О мудрый, печальный, старый Габр! Кажется, то был его последний порыв. Во всяком случае, до его смерти, а прожил он еще шесть лет, похоронив сына, я ничего о его новых работах не слышал. Леонид Эйдлин страшно переживал крах нашего сценария, впал в депрессию, но, кажется, так и не догадался об истинных причинах неудачи, считая это результатом интриг Марягина и Скуйбиной при пассивной снисходительности Наумова. Года через четыре я написал кинокомедию «Мама в строю», специально под Эйдлина и Ирину Муравьеву, но снова как-то не сложилось. Бывают творческие союзы, над которыми, тяготеет злой рок. Потом мы общались, встречались накоротке. Незадолго до смерти Леонид позвонил мне и между прочим молвил: «А ведь если бы я все-таки тогда снял нашу «Неуправляемую» с Муравьевой в главной роли, вся моя жизнь сложилась бы совсем по-другому!» «Возможно, и не только твоя, Леня!» – подумал я, но промолчал.

4. Неинтеллигентный сценарий

В середине 1990-х я попал на какое-то сборище творческой интеллигенции чуть ли не в Колонном зале. Мы сидели вместе с журналистом Леонидом Павлючиком, служившим тогда в газете «Труд» и не заболевшим еще рецидивирующим либерализмом. Около нас было свободное место. Когда в проходе появился раздобревший Марягин, журналист замахал руками, мол, иди к нам! Тот кивнул и понес живот в нашу сторону.

– Богатым будешь – между двумя Леонидами сидишь, – сказал мне Павлючик. – А вы не знакомы?

– Нет, – ответил Марягин.

– Очень даже знакомы! – возразил я.

– Разве? – режиссер приподнял инфернальную бровь. – Откуда?

– А помните, как вы зарубили на Мосфильме сценарий, который мы написали с Габриловичем и Эйдлиным?

– Да, что-то такое случалось… Но ведь это же был крайне неинтеллигентный сценарий!

Жаль, что теперь в анкетах нет графы «социальное происхождение». С каким бы удовольствием я написал «из рабочих!» и свернул набок мефистофельский нос Марягина. Но годы, проведенные в творческой среде, смягчили мой нрав, облагородив манеры мальчика из заводского общежития, и я лишь горько усмехнулся в ответ…

Не раз и не два я пытался разыскать тот сценарий в своих бумагах. Безрезультатно. Спрашивал у Эйдлина, но и он тоже не смог найти. Когда к 60-летию я предпринял генеральную ревизию моего архива, то обнаружил лишь десятка два страничек, оставшихся от разных вариантов. Однако жизнь полна судьбоносных случайностей. Как-то меня пригласили на передачу «Воскресный вечер с Владимиром Соловьевым», посвященную 30-летию перестройки. За чаем в ожидании эфира я поведал Карену Шахназарову о том, как в 1987-м мы написали пророческий, можно сказать, сценарий, зарубленный и бесследно исчезнувший.

– Для какой студии писали? – хмуро уточнил неулыбчивый директор «Мосфильма».