Читать книгу "Русская нация, или Рассказ об истории ее отсутствия - Сергей Михайлович Сергеев"

То же касается и Думы, о которой по сей день не стихают историографические баталии – ограничивала ли она власть государя или просто была совещанием его подручных? И решить это действительно непросто: никаких документов о ее работе не сохранилось. Похоже, что до второй трети XVI в. Дума политическим институтом не являлась и была весьма немногочисленна (10–12 человек), лишь в годы малолетства Ивана IV значение ее возросло, и она стала претендовать на эту роль. Земские соборы, совещательные учреждения представителей разных сословий (кроме крестьянства), начали действовать только с середины XVI в., но о них, как и о реформах местного самоуправления того же времени, мы подробнее поговорим ниже.

Так или иначе, но с боярством, хотя его права и привилегии не были институционализированы, московским правителям приходилось считаться – характерно, что до грозненского террора казни бояр случались очень редко. В еще большей мере приходилось считаться с церковью, не только хозяином средневекового дискурса, но и крупнейшим землевладельцем. Монастырские вотчины, как правило, «обеленные», значительно превышали размером вотчины боярские и поместные земли, вместе взятые. На церковные угодья, при всем очевидном большом желании их присвоить, государство не решилось покуситься даже в эпоху опричнины, для этого пришлось ждать века Просвещения. Кроме того, митрополиты обладали правом «печалования» за опальных и нередко им пользовались. Следует, правда, отметить, что митрополит не избирался, его назначал сам государь. И церковь, и боярство, никогда не выступая против самодержавия как такового, в меру своих возможностей пытались защитить ломаемую им «старину и пошлину», среди элементов которой была не только бесполезная архаика, но и такие непреходящие ценности, пусть и в архаической оболочке, как диалог власти с обществом, человеческое достоинство и милосердие.

Видимо, только в 60—70-х гг. XVI в. был окончательно ликвидирован такой пережиток прежних времен, как землевладение «своеземцев» – мелких частных собственников, не служивших и не несших государева тягла (в Новгородской земле это произошло еще в конце предыдущего столетия, после окончательного присоединения к Москве). «Своеземцам» пришлось поступить на службу – сделаться помещиками, а негодные к службе лишились своих вотчин и растворились среди разных категорий крестьянства.

О бесцеремонном обращении правительства с торгово-промышленным людом говорилось выше, но верхушка последнего все же пользовалась известным почетом. Об этом свидетельствует присутствие представителей русского купечества на важнейших Земских соборах XVI в.: 1566 г., решавшего вопрос о продолжении Ливонской войны, и 1598 г., избравшего на царство Бориса Годунова. Самая привилегированная купеческая корпорация – «гости» – была освобождена от посадского тягла. Впрочем, за это на них налагались «службы» в пользу государства: надзор за чеканкой монеты, организация продажи «казенного» товара (в частности, сибирских мехов), сбор торговых пошлин. Формировалась корпорация «гостей» по назначению сверху.

Определенный уровень свободы до конца XVI в. существовал и для большинства русского населения – крестьян. Даже владельческие крестьяне, то есть жившие на землях вотчинников (монастырей и бояр) или помещиков, оставались лично свободными людьми. По Судебнику 1497 г. они имели право за неделю и после Юрьева дня (26 ноября) уйти от своего владельца, заплатив ему определенную сумму за проживание («пожилое»). Черносошные крестьяне (более-менее точный их процент установить, к сожалению, невозможно) не только были лично свободными, но и владельцами своей земли. Во второй половине XVI в. из-за резкого роста поместного землевладения в центральных областях России черносошное землевладение практически исчезает, сохранившись только на Русском Севере, где его основные черты просматриваются вплоть до начала XIX столетия.

Особенно обильный актовый материал, связанный с жизнью черносошных крестьян, имеется по Подвинью – краю в XVI в. почти сплошь (более чем на 95 %) черносошном. А. И. Копанев проанализировал около 1750 поземельных актов того времени, из которых почти 70 % составляют купчие, совершаемые крестьянами без какого-либо контроля или вмешательства со стороны правительственных органов. Иначе как частной собственностью это не назовешь. И право этой собственности было зафиксировано на государственном уровне в Судебнике 1589 г. (ст. 165): «А хто после живота отпишет деревню детем, то и водчина [вотчина] ввек». «Вотчиной» и даже «державой» называют свои земли и сами кресть яне в поземельных актах. Никаких переделов, никакого выравнивания земельных наделов. Напротив, в глаза бросается резкая неравномерность в распределении земли. Скажем, на Мезени и Пинеге в 1620-х гг. дворы менее 1 четверти (27,8 %) владели 8,9 % земли, а дворы с наделами от 4 четвертей и выше (3,81 %) – 11,4 %.

Н. Е. Носов и А. И. Копанев отмечают на Севере далеко зашедшее имущественное расслоение, выделение богатой верхушки, создававшей крупные земледельческие и промысловые хозяйства с использованием наемного труда и ориентированные на рынок. В Куростровской волости в 1549 г. «животы» (движимое имущество) одного только Василия Алексеевича Бачурина равнялись «животам» 40 малоимущих. В Лодьме тогда же имущество 14 богачей оказалось в 5,5 раза ценнее имущества всех остальных волощан (60,3 %). Братья Савины той же волости платили оброк в 1545 г.: один с четверти, другой – с одной пятой всех волостных земель. По завещанию 1555 г. Григория Кологривова (отца упомянутого выше «московского жильца» Семена), постригшегося в монахи, получается, что общая сумма его имущества составляла 2800 руб. Для сравнения: все имущество Куростровской волости оценивалось в 1759 руб. В каждой волости имелось свыше десятка крупных хозяйств, а всего по Подвинью – 400–500.

Ряд крупных и средних хозяйств занимались солеварением, рыболовством, охотничьим промыслом, ростовщичеством, торговлей, некоторые имели лавки в Холмогорах. Богатые крестьяне употребляли капиталы на покупку новых земель и рыбных угодий. Рыболовецкое хозяйство Амосовых раскинулось по беломорскому побережью на 400–500 верст, им принадлежало несколько варниц. Поморские капиталисты торговали с Европой, так, источники сообщают об участии группы двинских крестьян-промышленников в русском посольстве 1556 г. «на немецких кораблях с товары». Множество богатых купцов, в том числе и зачисленных в гостиную сотню, были выходцами из северных черносошных крестьян. Из них особенно известны династии Строгановых и Кобелевых, впоследствии ставшие владельцами уральских металлургических заводов, но можно отметить и помянутых выше Савиных, значившимися в XVIII в. «первыми купцами Холмогор».

При этом и богачи, и бедняки продолжали сосуществовать в рамках одной волости и нести соответствующее тягло. Наряду с индивидуальными наделами были земли и угодья, находившиеся в общем владении деревни или волости (леса, выгоны для скота, рыбные ловли и т. д.) То есть черносошное землевладение сочетало в себе как частную, так и общинную собственность. Большой и спорный вопрос – являлся ли великий князь/царь верховным собственником черносошных земель, ибо в источниках неоднократно встречается именование волостной земли «землей великого князя» и лишь «владением» крестьянина. Существует точка зрения, что эта формула имеет чисто политический смысл: данная земля находится под управлением московских князей и налоги с нее идут в их казну. Но так или иначе черносошное землевладение было весьма неустойчиво, и земли черных крестьян могли «ежеминутно» (В. И. Сергеевич) по воле монарха потерять свой статус и превратиться во владения вотчинников, помещиков или самого суверена. Об этом свидетельствует судьба черных земель Центра. Крестьяне Севера сохранили свою хозяйственную свободу исключительно из-за своей удаленности от Москвы и относительно неземледельческого – по природным условиям – характера края. Но указанная неустойчивость как раз весьма показательна для Московской Руси, где единственным устойчивым элементом была верховная власть.