Читать книгу "Белый квадрат. Лепесток сакуры - Олег Рой"

– «Забияка», – поправил его Спиридонов.

– …был потоплен огнем наших гаубиц. Ну он и пошел на фронт. Сам кочегар, здоровый, как сумоист, когда ногу потерял, ревел, как младенец, а сейчас раздобыл где-то чурочку и строгает себе протез. Думаю, он не пропадет.

Фудзиюки отхлебнул саке.

– Он сказал мне странную вещь… мол, японцы победили, потому что у них английские пушки, а английское, дескать, лучше русского. Хотя в наших штабах сейчас за голову хватаются – насколько ваше оружие превосходит наше. На вашу винтовку Мошуна[6]…

– Мосина, – вновь поправил его Спиридонов.

Фудзиюки извинительно улыбнулся:

– Мне трудно запоминать ваши слова. Я их невольно делаю похожими на японские. Так вот, на вашу винтовку буквально молятся. А ваши солдаты считают, что английское оружие лучше. Но хуже всего, что так считают не только солдаты, а генералы.

Фудзиюки вздохнул:

– Дурак не так страшен, как дурак, облеченный властью, – грустно проговорил он. Спиридонов не мог с ним не согласиться.

* * *

Они просидели в тот день допоздна, до момента, пока Спиридонов не почувствовал сокрушительную усталость. Фудзиюки сразу заметил это, помог пациенту улечься и ушел.

Навестил он его на следующий день, застав Виктора Афанасьевича в угрюмом настроении. Проснувшись, Спиридонов вспомнил вчерашнюю новость о капитуляции крепости, и давешнее ощущение накатило с удвоенной силой. Оно было горячим и горьким, с болью утраты в нем смешались обида, унижение и острое чувство несправедливости. Видит бог, русские солдаты сражались отчаянно и умело. Противник задавил их числом. Японцы не достойны такой победы, по крайней мере на взгляд Спиридонова.

– Как дела? – спросил Фудзиюки, улыбаясь ему.

– Как сажа бела, – машинально по-русски ответил он и, видя тактичное недоумение доктора, поспешил перевести: – Паршивые у меня дела.

– Что-то болит? – обеспокоился Фудзиюки.

– Ага, – подхватил Спиридонов. – Сердце.

– А не должно, – серьезно ответил доктор, – сердце у вас в порядке, иначе бы вы не перенесли… – он сделал паузу и внимательно посмотрел на Спиридонова. – Простите, кажется, я не так вас понял. Вы ведь… иносказательно?

А Спиридонова понесло:

– Скажите, Фудзиюки-сан… – о том, что такое окончание прибавляют к именам уважаемых людей, он слышал раньше, – если бы вашей стране дали вот так по мордасам, что бы вы тогда чувствовали?

– А где у страны эти «мордасы»? – уточнил Фудзиюки, на мгновение выбив Спиридонова из колеи. Пока тот думал, что ответить, Фудзиюки продолжил: – Ваш Бог учит в таких случаях подставлять другую щеку.

– Я не верю в Бога, – глухо уронил Спиридонов. – Вы, я думаю, тоже.

Веру в Бога он потерял после Дагушаня, увидев, как полкового священника с молоденькой сестрой милосердия прямо в импровизированном госпитале – в старом китайском ипане[7], открытом с тылу, – накрыло прямым попаданием фугасной гранаты. Незадолго до этого дня легко раненный, получив перевязку, он возвращался к себе на позицию – в самый разгар боев разведчики усиливали пехотные части, ибо во время штурма на счету был каждый доступный штык, – но задержался, чтобы помочь донести кого-то до перевязочного пункта. И тут японцы открыли огонь. Спиридонов со своим подопечным залег у какой-то стенки, вероятно, оставшейся от разрушенной фанзы, – значит, по госпиталю японцы стреляли не первый раз.

Он не мог забыть эту сцену. Священник мог бы укрыться, но он как раз подавал Святые Дары умирающему солдату. Тот едва успел их проглотить, как его тело разворотило взрывом. От батюшки осталась только обезображенная голова с опаленной, дурно пахнущей горелым волосом бородой, наперсный крест да причудливо искореженная лжица, не считая окровавленных кусков епитрахили и рясы. Но хуже всего пришлось сестре милосердия, которая с началом обстрела схоронилась у стенки, наивно полагая себя в безопасности, и то и дело крестилась, глядя на батюшку, как израильтяне на медного змия, – она осталась жива. Об этом Спиридонов случайно узнал несколько дней спустя: обгоревшая местами до кости, обезображенная, она в полусознании прожила еще несколько дней. Умирая, она все пыталась перекреститься культей правой руки. Смерть стала для нее избавлением и уж точно никак не победой…

– И да, и нет[8], – улыбнулся на слова Спиридонова Фудзиюки. – Как и вы.

– По-вашему, я лгу? – обиделся он.

– Ложь – это осознанное действие. Вы мне не лжете, вы просто себя плохо знаете. Почему вы думаете, что не верите в Бога?

– Потому что он несправедлив. Он позволяет гибнуть достойным, сохраняя жизнь и благополучие мерзавцам… Почему вы улыбаетесь, Фудзиюки-сан?

– Вы говорите, что не верите в Бога, и тут же начинаете его в чем-то обвинять. Разве можно обвинять то, во что не веришь?

Спиридонов ничего не ответил на это, и Фудзиюки сказал:

– Ваш Бог, Шпиридону-сан, претендует на то, чтобы быть Богом всего человечества, потому вам сложнее. Наши боги маленькие. Идзагани и Идзанами не творили мир из ничего, они всего лишь создали нас, японцев, и прекрасную страну Нихон. Наши боги – это мы сами, они живут в каждом из нас и во всем народе. Я спросил вас, где лицо вашей страны. Оно на ваших иконах, Шпиридону-сан, и в это лицо мы не плевали.

– Называйте меня Виктор, – пробурчал Спиридонов. – То, что вы делаете с моей фамилией, пожалуй, хуже того, что шрапнель делает с человеческой тушкой. Надеюсь, я не коверкаю ваше имя?

– Нет, за исключением того, что считаете моим именем Фудзиюки, – улыбался доктор. – Личное мое имя – Токицукадзэ; Фудзиюки – имя моего рода. Так что вы называете меня по фамилии. Но это и правильно, у нас так принято. Только «сан» не прибавляйте, это моя личная просьба.

– Все у вас, японцев, кверху ногами… – Спиридонов понял, что улыбается, и понял, что Фудзиюки этому искренне рад.

– То же самое могу сказать про вас, рюси, – не замедлил ответить доктор.

* * *

– Я, собственно, к вам по делу, – приступил к разговору Фудзиюки после непродолжительного молчания.

– Я весь внимание, – повернул к нему лицо Спиридонов.

– Дело не очень для вас приятное, – далее сказал Фудзиюки. Спиридонов кивнул. Он начинал догадываться, о чем пойдет речь. – По вашему статусу вы, как вы понимаете, являетесь военнопленным…