Читать книгу "Подарок судьбы - Полина Федорова"

— Ты с ума сошел, Борис! — Она недоуменно посмотрела на него, потом рассмеялась. — Послушай себя! Ты же читаешь мне нравоучение. Ты, повеса и вертопрах, — мне, старой деве! Обычно бывало наоборот. С чего ты так разошелся? Это весьма похоже на сцену ревности.

Она весело расхохоталась от нелепости последнего предположения. Болховского, как ведром студеной воды окатило. Конечно. Ревность. Как он не узнал ее? Переживал это чувство тысячи раз, а сейчас не узнал. Почему? Потому что это Анна. Его Анна, в жизни которой, кроме отца и братьев, он был единственным мужчиной. Вернее, другом. И соперничать за ее внимание ему никогда не приходилось. До сего дня.

— Пустое, — буркнул он. — Прости, но мне просто не нравится сия затея, вот я и вышел из себя.

— Извинения принимаются, — великодушно ответила она. — Будем считать это репетицией для будущих сцен, коими ты убедишь весь свет, что потерял голову от страсти ко мне.

«Это, пожалуй, будет не трудно», — обреченно подумал Болховской.

15

Князю Болховскому не пришлось краснеть перед Иваном Великопольским за свою маленькую ложь в том, что он будет сопровождать мадемуазель Косливцеву на домашний спектакль в доме Панаевых. Ибо именно это событие выбрала Анна для еще одной публичной демонстрации перед казанским бомондом интереса князя к своей особе. Другого случая могло и не представиться. Начиналось лето, и дворянство разъезжалось, предпочитая пыли и духоте городских улиц тишь и зелень сельских усадеб.

Надежда Васильевна Панаева, вдова надворного советника Ивана Ивановича Панаева, жила, что называется, открытым домом, радушно принимая у себя не только людей одного с ней круга, но и выходцев из других сословий, для коих пропуском служили литературные или музыкальные таланты и достойное поведение. К сему шагу подвигло Надежду Васильевну многочисленное и одаренное потомство, ею же на свет и произведенное.

В этот теплый июньский вечер на открытой сцене летнего театра Панаевых ценители высокого жанра собрались лицезреть постановку нового детища местного пиита и драматурга Саввы Москотильникова трагедию «Остан». Страсти на сцене бушевали нешуточные, но публика с не меньшим интересом наблюдала и за маленькими пасторальными этюдами, что разыгрывали для них князь Болховской и адмиральская дочка Анна Косливцева.

Вы обратили внимание, господа, как он на нее смотрит? Будто кот на сметану. А ручку время от времени жмет? А ногой ножки касается? И думает, что проделывает это весьма ловко и незаметно. А она-то как веером поигрывает, ой, смотрите, к сердцу поднесла и томно так ресницы опустила, что сие значит на веерном языке наших бабушек? Ах да: «Я питаю к вам нежные чувства». Какой конфуз! Какова бесстыдница! Недаром говорят, что в тихом омуте черти водятся. Кто такое мог ожидать? Да и князюшка-вертопрах не успел невесту похоронить, а уж на другую нацелился.

— Аннета, перестань выдергивать у меня свою руку, — шептал в это время Болховской, так близко склонившись к Анне, что от его дыхания подрагивали короткие каштановые локоны, едва прикрывавшие ей шею, — иначе все решат, что ты не принимаешь мои ухаживания.

Разрумянившаяся Анна, поежась, чуть отстранилась и несколько неуверенно взглянула в почти черные глаза Бориса. В их глубине что-то дрогнуло и, словно в ответ, внутри ее дрогнула и завибрировала неизвестная ей самой до сего времени струна.

— А тебе не кажется, что ты уж слишком стараешься? — чуть испуганно спросила она, смущенная неведомыми доселе ощущениями, что преследовали ее с самого начала спектакля, с той самой минуты, когда Болховской устроился рядом и посмотрел на нее пылкими веселыми глазами.

— Что, труса празднуешь? Можно и отказаться от нашего плана, — быстро предложил Борис.

— Ни за что! — горячо отозвалась Анна. — Просто мне кажется, что ты заигрываешься. Общество может счесть твои намерения более серьезными, чем они есть на самом деле.

— Кто может судить о моих намерениях, когда я сам в них разобраться не в силах, — пробормотал Борис себе под нос, потом игриво приподнял темную бровь. — А может, тебе неприятны мои ухаживания? Неужели они оставляют тебя равнодушной?

— Ты что вздумал на мне натуралистические опыты ставить? Или впечатлений набираешься, чтобы на старости лет было что в мемуарах отразить? Под названием «Похождения неугомонного князя из рода Болховских с перечислением его ратных и амурных подвигов им самим написанные».

— Глава о тебе, моя прелесть, будет называться «Непоколебимая Анна». Неужели мое хваленое, тобою же заметь, обаяние совсем на тебя не действует?

— Нет, — отрезала Анна, сосредоточенно глядя на сцену, где главный герой произносил прочувствованный монолог о своей нелегкой планиде. — И хватит об этом.

— Ты меня растоптала. Уничтожила. Низвергла в пучину позора. После слов твоих никогда я более не стану прежним. О жестокая, сердце твое, как камень, — уныло и пафосно произнес Борис, умело подражая интонациям, доносившимся с подмостков.

Анна не выдержала и улыбнулась:

— Успокойся, Казанова. Я пошутила.

— Значит, действует?

— Ты как о микстуре какой-то говоришь.

— Ты не ответила.

— Действует, действует, господин лекарь. Позволь все же досмотреть финал пьесы.

— Уф, — с облегчением выдохнул Болховской. — Слава тебе Господи, а то я уж начал переживать, что теряю навык или того хуже — старею.

Когда утихли шумные восторги публики и занавес упал, было уже поздно. В саду большими светляками вспыхнули китайские фонарики, их свет создавал трепещущую грань между освещенными дорожками и таинственной тьмой сада. Зрители разбрелись по группкам. Одни горячо обсуждали спектакль, другие — несомненный интерес князя Болховского к адмиральской дочке, третьи расположились вокруг поэтессы Анны Александровны Наумовой, которая издавна будоражила казанское благородное общество как своими стихами, так и экстравагантными нарядами. Держа бокал шампанского в руке и слегка покачивая им, она увлеченно декламировала свои новые вирши:

Не хочу в ключе забвенья Вод целительных я пить. Все на свете сновиденье, Лучше попросту любить.

Вечный оппонент госпожи Наумовой, одетый с иголочки и как бы слегка подсушенный, князь Асанов досадливо поморщился от этого «попросту» и, не желая говорить ни хорошо, ни плохо об услышанном, обратился к Болховскому:

— А каково ваше мнение, Борис Сергеевич, о спектакле?

— Я искренне наслаждался сегодня всем увиденным и услышанным, — бодро отозвался тот и почему-то перевел взгляд на Анну.

Анна вспыхнула, когда глаза присутствующих обратились к ней. Все они смотрели на нее по-разному, но, может быть, впервые за всю свою жизнь она прочла в них вопрос: «Почему мы никогда тебя раньше не замечали?» — и жгучий интерес к своей особе. Под обстрелом этих глаз она чуть расправила плечи и нашла силы мило улыбнуться, в душе дав себе слово оторвать, нет, откусить Борису голову за такую вызывающую демонстрацию.