Читать книгу "Мы здесь - Майкл Маршалл Смит"

– Знаешь что, Таль? – высказался он. – Я лично в этом сомневаюсь. Не вижу смысла им этим заниматься: можно просто нанять штафирку, которая за милую душу прошерстит весь манускрипт. Так куда дешевле, чем держать, как ты говоришь, отдел.

– Да? – доверчиво посмотрела на него Уиллокс. – А что, может быть…

В искренности этой ее фразы Дэвид сомневался. Талья подозревала, скорее, не это, а что-то вроде: «Тебе-то что, выжига? Ты уже пролез!»

Но в следующую секунду писатель понял: зависть – это нечто, с чем ему придется свыкнуться. Может, со временем и получится. Главная проблема – убедиться, что ты ее достоин.

Он намеревался взять кофе домой и там степенно выпить его на рабочем месте, за письменным столом. Однако, едва отвернувшись от прилавка, мужчина понял всю несбыточность такой идеи и вместо этого направился к столику. С собой Дэвид буквально с подросткового возраста носил блокнот. Сейчас можно было сесть, подумать и сделать кое-какие наброски. Ты же писатель, так что будь добр вести подобающий образ жизни!

И в самом деле… Только вот приобщение к этому новому стилю жизни протекало как-то… жидковато. Дэвид, скажем, совершенно не возражал, чтобы в его жизнь не вторгалось людское присутствие. Он всегда был неизменным одиночкой (или, как однажды выразился его отец, «полным шизиком-нелюдимом»). С той поры как литератор уволился с работы, он в общей сложности написал всего пятнадцать страниц. Когда пишешь после восьми часов оплачиваемого рабства, этого, в принципе, достаточно. Но когда состоишь на вольных хлебах, а времени прошло уже без малого два месяца, то извините…

Имелась и еще одна проблемка.

То, что он за это время написал, было, по сути своей, никудышным.

Первый роман Дэвида был о персонаже, примерно напоминавшем его самого. Это был обычный человек, строящий свою жизнь в небольшом городке, человек, озаренный высокими мечтами и наделенный возвышенным сердцем. Повествование давалось автору легко, однако ушло два года и семь черновиков, прежде чем у него появилось ощущение законченности книги. Персонажи были выведены вполне сносно, и с ними происходили достаточно интересные вещи: налицо была сюжетная интрига и конфликт, после разрешения которого кое-кто остался жить-поживать, а кое-кто и нет. Вышедшая через полгода книга вряд ли метила в бестселлеры, но читающая публика могла принять ее вполне благосклонно, да и редактор Дэвида был уверен, что роман получит неплохое паблисити. Иными словами, у него был шанс.

Но в том романе Дэвид, к сожалению, высказал по сути все, что хотел поведать про то, каково быть Дэвидом.

Издатели ждали чего-то еще. А вот автор был не уверен, что это «что-то» у него есть, и за весь прошлый месяц не сделал ничего, чтобы убедить себя в обратном. Он начал и уже нащупал три сюжетных линии новой книги. Была надежда, что идеи начнут формироваться, так сказать, по ходу пьесы, а он, записывая их, будет таким образом удерживать под собой интерес читателя… всю оставшуюся жизнь.

Вот почему он сидел здесь, в кофейне, пытаясь заняться чем-нибудь подобающим. Не получалось. Как в ситуациях с теми, кто отчаялся забеременеть, налицо была некая преграда. Нечто невидимое, но фактически осязаемое. То, с чем никак не удается разминуться. То, что препятствует.

Он отвлекся от своего блокнота, куда не записал ни слова, и выглянул в окно, мобилизуя в себе энергию для ухода домой.

Снаружи туда-сюда проходили люди. Одни шагали с мрачной целеустремленностью, другие дрейфовали бесцельно, как листья на струях ветра, чтобы попасть абы куда. На секунду писателю показалось, что кто-то с той стороны улицы стоит и смотрит на кофейню, но затем этот кто-то ушел.

– Как делищи-то, на самом деле?

Перед столиком стояла Талья. Вне прилавка ее габариты казались уже не столь внушительными.

– Да не очень чтобы очень, – вздохнул литератор.

Буфетчица уселась, уткнувшись мясистыми локтями в столешницу и уместив на ладони свое круглое лицо:

– Непросто, да?

Непонятно было, сколько в ее голосе сочувствия, а сколько иронии.

– Что ты имеешь в виду? – уточнил писатель.

– Мечтать мечты легко, а вот жить ими сложнее. Потому они и зовутся мечтами, а не жизнью.

– Хорошо сказано. Я, пожалуй, запишу.

– Смотри не забудь про авторские права. Кажется, я это подслушала у какой-то кантри-группы. – Женщина ободряюще подмигнула посетителю. – Ничего, Дэвид, прорвешься! Выдал раз, выдашь и другой.

– У тебя есть причины так говорить?

– Чутье. Я костьми чую. А кость у меня ох, широкая!

В эту секунду что-то громко стукнуло, и, обернувшись, оба увидели, как дверь кофейни самопроизвольно распахнулась и захлопнулась.

– Ого! – с улыбкой повел головой литератор. – Кто б мог подумать, что на улице такой ветрище!

– О, вспомнила! – оживилась вдруг Талья. – Ты ведь знаешь Джорджа Лофланда?

– Из «Бедлоуз»? На самом деле не очень. Так, чисто визуально.

– Он тут был, как всегда, спозаранку – тот еще кофехлеб! Сидит, а у самого видок какой-то малость того. Прифигевший. Я и спросила, в порядке ли он.

– И что?

– А вот что. Вчера под вечер возвращается он от своей матери с той стороны Либертивилля – мать у него Альц-геймером страдает по полной программе. Едет он себе через лес и видит: у дороги стоит какой-то тип. А вокруг холодно, ветер, да еще дождик сверху побрызгивает, так что Джордж решает сжалиться над тем чудаком на букву «эм». Останавливается, спрашивает, куда тому надо. Тот говорит, в Рокбридж. Джордж и говорит ему: давай, запрыгивай! Только переднее сиденье у него занято всякой дребеденью, поэтому, мол, садись-ка назад. Вот едут они, по дороге разговаривают о том о сем. Из Джорджа собеседник не ахти какой, если он только не пытается тебе что-нибудь втюхать. И вот он подруливает к тротуару, чтобы пассажира своего высадить, и… угадай, что?

– Понятия не имею. Сдаюсь.

Уиллокс доверительно подалась вперед:

– Там никого нет.

Дэвид смешливо хмыкнул:

– Как так?

– А вот эдак и вот так! О Гэ. В смысле «О господи!». Джордж говорит: «Ну вот и приехали», а ответа нет. Он оборачивается, и только глазами – блым-блым-блым! Заднее сиденье пустое. Он выпрыгивает из машины, распахивает для проверки заднюю дверцу: ни-ко-го. – Довольная произведенным эффектом, буфетчица откинулась на спинку стула, победно скрестив руки на своем арбузном бюсте. – Ну, что скажешь? Разве не блеск?

– Да блеск, только… Ты же, видимо, понимаешь, что это классический ОЗэЗэ?

– ОЗэЗэ? ЧеЗэХэ? В смысле, что за херня?

– ОЗэЗэ означает «О знакомом знакомого». Типа «вот такая вот хрень случилась со мной. Вообще-то не со мной, а с моим другом… А если точнее, то не с другом, а знакомым моего друга. Но это абсолютная правда и…» И тэ дэ и тэ пэ. Так можно придавать рассказу достоверность, не неся за него при этом ответственности.