Читать книгу "Норвежская спираль - Ежи Довнар"

И он коротко хохотнул, отреагировав на собственную шутку. Профессор понял, что это какой-то особый караван, причём не немецкий, – это естественно – и что ему абсолютно ничего не угрожает, кроме, очевидно, общей угрозы, которой подвержены все суда, участвующие в нём. И тут его внезапно осенило. Он вспомнил про полярные конвои, про которые читал когда-то ещё в молодости, про то, что они продолжают оставаться одной из самых героических страниц II-ой мировой войны, про интернациональные их команды. Вспомнил он и одного своего старшего приятеля, участника конвоев Збигнева Шенинга, тоже, кстати, поляка, который рассказывал, что перед тем, как отправляться в поход, им было рекомендовано писать письма родственникам и опускать в специальный ящик. Когда поход заканчивался успешно, оставшиеся в живых могли забрать письма обратно, а перед следующим походом процедура вброса писем повторялась. Своеобразная русская рулетка, только на английский лад.

Масса недоразумений существовала тогда между советской и английской сторонами. Но как-то удавалось их разрешать, правда, потери были жуткими. Всё дно, лежащее под маршрутами этих караванов от Исландии до Кольского полуострова, представляет собой грандиозный памятник этим конвоям, так как усеяно не поднятыми до сегодняшнего дня миллионами тонн бронированной стали, ящиками консервов, медикаментов, одежды, если от последних что-либо осталось вообще. Имели место, естественно, и казусы, которые приключались довольно часто. Профессор вспомнил про один такой, рассказанный советским корреспондентом, участником этих конвоев, когда тот с делегацией был не так давно в Норвегии. Профессор стал рассказывать его капитану. Началось всё с того, что этот корреспондент прибыл на американский корабль, чтобы взять интервью у моряка, отличившегося в походе. Этим моряком оказался негр, который на вопрос «были ли Вы раньше в Советском Союзе» радостно ответил: «Да, да, был, конечно. В 1918 году в Одессе, в составе американских оккупационных войск». После такого ответа советскому корреспонденту ничего не оставалось, как прервать интервью, потому что за подобного рода репортаж он легко мог загреметь туда, куда обычно высылали пленных оккупантов.

Посмеялись оба.

Вспомнив про этот забавный случай, профессор, движимый своим журналистским прошлым, спросил капитана:

– А скажите, пожалуйста, какие-нибудь курьёзные случаи приключаются в ваших походах?

И, не получив ответа, понял, что задал совершенно нетактичный вопрос. Чтобы поправить ситуацию, спросил о другом:

– А какой это караван по счёту? Ведь их, если я не ошибаюсь, было восемнадцать?

Капитан недоуменно взглянул на профессора, удивившись тому, что тот назвал цифру, будто она была окончательной:

– Нет, ошибаетесь, на день позже нашего вышел из исландского Хвильфьорде семнадцатый, а мы обратный караван и именуемся QP-13. Мы вышли из Архангельска 26-го июня. После захода в Мурманск двинулись на северо-северо-восток и только мой корабль получил срочный приказ плыть вдоль побережья на запад, чтобы захватить Вас. Вот когда прибудем в Рейкьявик, сказать трудно. Всё будет зависеть от погоды, от точности немецких торпедоносцев и их подлодок и, вообще, от нашего с вами везения. Но если учесть, что я со своим кораблём вошёл, можно сказать, в самую глотку к немцам и, как видите, благополучно вышел оттуда, всё должно закончиться удачно.

И он в заключение улыбнулся, но затем лицо его сделалось серьёзным и сосредоточенным.

Корабли шли в кильватерной колонне на предельной для подобного класса судов скорости, и каждый матрос, наверно, молился за то, чтобы благополучно доплыть до Исландии и чтобы погода была как можно туманнее и непрогляднее. И, действительно, чем дальше корабль уходил в Северное море, тем гуще и мглистее становился туман. Здесь смешивались тёплые воды Гольфстрима с холодными Ледовитого океана и над водой стелились грозные облака, прячущие в свой саван корабли, а немецкие самолёты, порой, безрезультатно рыскали в небе и пролетали мимо. Матросы ещё не знали, что судьба уготовала им благополучный проход почти до самого Рейкьявика благодаря тому, что немцы все свои силы бросили на уничтожение параллельно идущего каравана PQ-17. Ведь он был самым дорогостоящим из всех караванов, шедших до него. Как подсчитали альянты, его стоимость равнялась 80 % стоимости всех предыдущих шестнадцати, вместе взятых, что составляло семьсот миллионов долларов. Этой суммой оценивались 4246 автомашин и тягачей, 495 танков, 297 бомбардировщиков и около 156 тысяч тонн пищевых продуктов, медикаментов и одежды. И всё это предназначалось для Красной Армии, а, точнее, Сталинграду, который, по мысли англичан и американцев должен был стать переломным моментом в войне, иначе и им, в случае поражения советских войск, было не сдобровать, потому как дальше Волги немцы не пошли бы и все силы были бы брошены на разгром Великобритании.

А груз QP-13 состоял, в основном, из леса, полезных ископаемых и пеньки. Золотых слитков, идущих в уплату за поставки, тоже ни на одном из кораблей не было. Поэтому, действительно, вплоть до появления летних паковых льдов и дальше, свернув на запад вплоть до 74 градуса 24 минуты, караван не подвергся не то что нападению ни сверху, ни снизу, но даже не был преследуем так просто, хотя бы для фотографирования. Но вот на этой координате, утром 5 июля, случилось непредвиденное: по непроизвольной ошибке штурмана суда наткнулись на сверхмощные английские мины, расставленные для немецких, естественно, эсминцев, и стали подрываться один за другим. Как оказалось, кроме этой досадной ошибки, не сработала система оповещения и началась трагедия. Поочерёдно раздавались мощнейшие взрывы, а густой туман не давал возможности даже определить, что происходит – цепная реакция множила потери. В результате погибло шесть гражданских судов, один военный корабль и 250 человек личного состава. В числе этих шести судов был так же русский сухогруз «Родина», на котором, включая команду из двадцати четырёх человек, находилась супруга и двое детей советского военного атташе в Лондоне. Все они погибли тоже и смерть эта, надо полагать, была мучительной. Спасательная операция при создавшейся суматохе и панике усугубилась ещё и тем, что люди, попав в воду, задыхались от гагачьего пуха, который вёз этот сухогруз и который застилал окружающую поверхность воды. Такая же участь постигла и многие другие суда, в том числе и «Ivaran».

Профессор вместе в другими членами команды оказался в морской воде, температура которой не превышала четырёх градусов. Даже, находясь в спасательном жилете, человек может выдержать в такой воде не более получаса; затем наступает смерть от переохлаждения. И быть бы ему переохлаждённым и выброшенным через год, а может через два на берег, что имело место в действительности, вместе с останками судов и корабельной утвари, и без опознания быть захороненным в братской могиле на суровой исландской земле. Но когда сознание было уже почти потеряно, и жизненные силы стали покидать его тело, рядом вынырнула подводная лодка, и сильные руки моряков втянули профессора в палубный люк. Своим переохлаждённым взором он заметил это, а также успел понять, что, то ли судьба благоволила над ним, то ли благоприятно складывались обстоятельства, только умереть ему, оказывается, ещё не пришёл черёд.