Читать книгу "Фаранг - Евгений Шепельский"

Я встал с намерением продолжать путь. Ну-ка, Джорек, куда мне топать? Нет, я знаю, что наверх, а… дальше? Давай, рыжий сукин сын, показывай!

Тут мое чувство направления внезапно дало сбой. Я-Джорек не знал, куда идти! Кажется, процесс раскодировки временно сбил мою программу ориентации! Надеюсь, что временно.

Ну и что мне делать теперь?

Верно — спросить у кого-нибудь дорогу. Ага, легок на помине!

Со мной поравнялся пожилой крестьянин, который неторопливо ехал себе на скрипучей телеге-развалюхе. Конь загадочной масти, дохлый конек-горбунок, едва влек эту колымагу, лениво отмахиваясь жидким белесым хвостом от слепней. При виде меня пейзанин что-то буркнул.

Я радушно улыбнулся, стараясь не демонстрировать в улыбке клыки, и приподнял руку.

— День добрый. Не подскажете, верно ль я иду к корчме Азартота?

— А тебе пошто? — осведомился он неприятным тоном и натянул вожжи.

— Есть хочу и выпить бы не мешало.

Он пригляделся ко мне, близоруко щурясь.

— А-а-а, Охотник. Все туда же…

Охотник? Хм, ну, пускай охотник. Не буду отрицать.

Я неопределенно отмахнулся:

— Да так… Иностранец я, в общем. Chuhonetc, ferchtein?

Пейзанин кивнул вполне удовлетворенно.

— Так бы и говорил, што Охотник. Много вас развелось… А мрет ишшо больше. Чрево вас не любит, ой, не любит вас Чрево… — Он смерил меня колючим взглядом, превратив глаза в щелочки. Лицо на миг дрогнуло. — Где-то я тебя видел, память плоха стала…

Прописал бы я, дед, тебе «циннаризин», да только тут его не достать. Тут из всех лекарств от склероза используются только живительные пинки по наиболее чувствительным частям тела.

Я улыбнулся еще радушнее.

— Прибыл я из далеких краев… Нездешний я, добрый человек.

— Кхм… Ну, Охотник ты… До корчмы три лиги…

Лига, это что-то около пяти километров, если не ошибаюсь. Еще топать и топать. К ночи там буду.

Пейзанин в очередной раз окинул меня взглядом с ног до головы.

— Я, слышь-ко, в корчму азартотову еду, лярву для барона Урхолио забирать. Привезли нынче ночью, в леднике дохлая валяется. Так вот, раз Охотник ты, так садись рядом, подвезу!

Ого, автостоп удался.

Я не заставил себя упрашивать и взгромоздился на облучок. Пейзанин подвинулся.

— Большой ты… может, и проживешь дольше, чем эти…

Какие еще эти?

— Нет, где-то я тебя точно видел… Ты, слышь-ко, скажи, из каких таких краев будешь?

— Tambovskie мы.

— Tambovskie? Я так думаю, это совсем далече…

— Угу. За горами, за лесами, за широкими морями.

— А зовут-то тебя как?

Благоразумие подсказало — имя Джорека не называть.

— Кларенс Топор.

Пейзанин испуганно на меня покосился:

— Из палачей, что ли?

— Да окстись, папаша, — мы лесорубы!

— А-а, — протянул он, как мне показалось, недоверчиво. Я уже и не рад был, что присвоил себе такую звучную фамилию. Вечно меня кто-то тянет за язык, стеб — он хорош в нужном месте и в меру.

Навстречу нам попадались подводы, конники и пешие путники в средневековой одежде. Видимо, анклав техники был надежно скрыт в недрах горы. Примем это и будем считать, что вокруг — натуральное средневековье.

Настал мой черед задавать вопросы.

— А не подскажешь, кто правит этой местностью?

— А тебе пошто? — Он ощупал мое лицо колючим, как терн, взглядом.

А блин. По то, что я ни черта не помню, елки-палки!

— Прибыл я из далеких краев… Здешних обычаев не ведаю. Как бы не попасть впросак!

— Да уж, по голосу твоему слыхать, што нездешний… Слова наши коверкаешь здорово… Край наш в подданстве барона Урхолио, сына Урхолио, сына Урхолио, чьи предки приняли титул барона Урхолио из рук корнальской династии Мэйсов. А к востоку лежат земли барона Торвальдо, сына Торвальдо, сына Торвальдо, чьи предки приняли титул барона из руки корнальской династии Мэйсов. А к западу Рендум со столицею в Верморе, которому барон Урхолио нынче платит дань, ибо освободился из-под гнета Корналии. — Он отбарабанил эти сведения, словно рассказывал домашнее задание. — Баронство Урхолио тянется до самого Сумрачья и процветает в достатке и благополучии милостью Спящего! Встречая его милость барона Урхолио, мы должны кланяться ему дважды и еще раз — в память его невинно убиенного сына!

Хм… Плыть к Рендуму… вопрос: плыть ли? Посмотрим, какую часть паззла предложит мне Азартот. Он — друг. По крайней мере я-Джорек так ощущаю. А от Урхолио, продавца человеческого материала, мне нужно держаться подальше.

Сбоку от нас показалась деревня, над которой господствовал замок или храм — кажется, это все-таки был храм, чем-то похожий на небольшой готический собор. Две острые башни, массивное основание с витражными стеклами на уровне человеческого роста.

Крестьянин несколько раз, не вставая с облучка, поклонился в сторону храма и произнес скороговоркой:

— Слава Измаверу! Слава Спящему! Слава Спящему-у-у! Да пробудится он вскорости и принесет блага всем сирым и убогим, а равно всевластным и имущим! И убережет нас от Маэта, и отведет Сумрачье, и принесет счастье, и обрушит Кобальд, и убьет Императора, и убережет нас от всех Неспящих, что еще бродят! Слава!

— Слава… — повторил я следом, чтобы, по заветам Ключевского, не выделяться из коллектива. Старик зыркнул неодобрительно, и я поклонился трижды, и столько же раз произнес «Слава!».

— Охотник… — выдавил пейзанин, как мне показалось, презрительно.

Охотник, видимо, равнялось для него безбожнику.

Измавер, так, это имя местного божества, а Маэт, очевидно, аналог нашего нечистого. Старо, старо, и на земле, и на небесах бьются за власть паны, а у холопья трещат чубчики. Ничто не ново, все уже придумано (а местами и украдено) до нас.

— Маэт-то, он гад еще тот! — выкатил я пробный шар.

Крестьянин глянул на меня букой.

— Не поминай к ночи Маэта всуе, Охотник! Дурная примета…

«А сам-то только что чем занимался?» — хотел парировать я, но осекся. Крестьянин все же творил молитву.

Постепенно мы разговорились, я заметно обнаглел и попросил пить. Крестьянин выдал мне баклагу с теплой водой. Потом я обнаглел еще сильнее и спросил — осторожно подбирая слова — о громолете.

Старик спал с лица.

— Ты эта… чего, совсем тронутый? Прежних никогда не видал?

— Прибыл я из далеких краев…

— Да что у вас там за шлендары такие, что и Прежних никогда не видали? Прежние — они везде!