Читать книгу "Главная роль - Татьяна Успенская"

Когда внесла в дом замёрзшего Мальчика, показалось: изнутри заполнилась новой плотью. И дни с Мальчиком снова проявились красками, лицами, многоголосьем звуков.

Сейчас – тишина.

Немедленно разрушить её. Бежать из дома прочь.

На улице падал снег. Она шла, задрав к нему лицо. Снег – единственный собеседник, друг, нежно касается её.

– Деньги, мобильник, живо!

Не поняла, как оказалась на снегу без пальто и шапки.

Хотела повернуть голову в сторону убегающих людей, но тупая боль не позволила. Попыталась встать, не смогла. Удары нанесены точно – в голову и поясницу.

– Слава богу, жива, доченька! – Над ней пожилое, в морщинах лицо. – Я сейчас… вызову милицию.

Лишь тут ощутила холод.

Снег – снизу, снег – сверху. Свитер продуваем. И – низкий, споткнувшийся сразу голос Гоги: «Пью за тебя!»

– Сейчас, доченька, они приедут. А ты поднимайся. Развелось бандитов, на улицу не выйдешь. – Женщина сняла с себя шаль, набросила на её плечи.

Тёплая машина, отделение, протокол.

Парней описать Лиза не смогла, не видела их, но далеко убежать они явно не могли, тем более заметные с женским тяжёлым пальто в руках – не успели же за полчаса продать!

Воров поймали. Протокол она подписала и была доставлена на машине домой с шубой и мобильником. Вроде всё в порядке. А что-то с ней случилось. Не боль в голове и спине…

Горячая ванна, чай, музыка, Гриф, лижущий руки и чуть скулящий… ничто не может вывести из странного состояния прострации. Это она, её тело, голова… а осознать себя не получается.

Единственное чувство – унижение. Не то, что бандиты избили её и отняли одежду, а то, что с уходом Алеся она оказалась бесхозной и беспомощной. «Не состоялась как актриса» – много шире фраза, чем услышалась в час ухода Алеся. Не состоялась как человек тоже: не смогла защитить сына. И жизнь у неё не состоялась.

Звонит телефон, она не берёт трубку.

Родители, Гоги, Пётр, Регина… волнуются. А её больше нет. Вместо неё – «не состоялась». Вместо неё – пустота. Она – живот, из которого вырвали сына и вместе с ним всю жизнь.

На звонок в дверь пошла – еле перебирала ногами.

– Что случилось? Кто избил тебя?

Гоги подхватил её на руки, как Алесь, и понёс в спальню. Уложил на место Мальчика, укрыл своим пальто, сел рядом. Вопросов больше не задавал, обе руки положил на её лицо и так держал.

– Попробуй уснуть, – попросил и стал гладить поперёк лба, сверху вниз, к носу. – Когда я болел, мама так гладила. Сейчас уснёшь. И всё пройдёт.

И она задремала.

Зазвонил телефон. Гоги пошёл в коридор, поднял трубку, тихо сказал:

– Она спит, всё в порядке.

Не успел отключиться, снова телефон зазвонил.

– Петь, её избили, она должна спать. Останусь с ней. Всё завтра.

Сквозь плеск в ушах слышала голос Гоги и плыла с Алесем в солнечной воде Коктебеля. Вот сейчас снова зазвучат стихи Волошина, вспыхнут краски его акварелей. Она плывёт на боку к горизонту, чувствуя за спиной Алеся, вместе с солнцем они с Алесем вплывают в голубое небо.

Глава шестая

1

Зачем открывать глаза?

Вот Лиза, чуть руку протяни: плывёт в светящейся воде. Никогда не связывает косы, только на сцене – к роли. Косы тоже плывут. Они – его чуткая связь с Лизой. Касаясь их, Алесь в ауру её вступает. Золотисто-голубая. В Коктебеле каждое утро они с Лизой рождались заново – сразу вдвоём. Море, горы, все цвета радуги, расплёснутые в воде и небе. Чуть звенящая в небе музыка:

Дремала душа, как слепая,

Так пыльные спят зеркала,

Но солнечным облаком рая

Ты в тёмное сердце вошла.

Не знал я, что в сердце так много

Созвездий слепящих таких,

Чтоб вымолить счастье у Бога

Для глаз говорящих твоих.

Не знал я, что в сердце так много

Созвучий звенящих таких,

Чтоб вымолить счастье у Бога

Для губ полудетских твоих.

И рад я, что сердце богато,

Ведь тело твоё из огня,

Душа твоя дивно крылата,

Певучая ты для меня.

Голос Гумилёва, голос Волошина, Лизин голос… Ну же, проявись запах воды и Лизина аура… зазвучи музыка Коктебельского мира и в это утро.

Лиза, плыви рядом! Не исчезай. Плыви.

Он не будет открывать глаза. Не будет вставать. И никогда не расстанется с Лизой.

Надо встать. Квартиру купила Варвара. Квартиру надо отработать. И вещи, и еду – Варвара приносит ему готовую.

Теперь день – слоёный пирог.

Полигон с горами мусора, нищими приезжими из ближнего зарубежья, сортирующими отходы, с их времянками-жилищами и любопытными бледными детьми; пункты, прессующие пластик, бумагу; грохочущие заводы, перерабатывающие их и металлы; заглядывающие ему в глаза юркие безликие мужички; Херувим-Геннадий, зам и правая рука Варвары, сидящий на бумажной пороховой бочке, лихо, как пасьянс, раз в день раскидывающий перед Алесем денежные документы…

Попав в кабинет Херувима, Алесь становится кроликом, которого сейчас заглотнёт удав.

Одетая в коричневое секретарша, по имени Вася, без возраста, с вытравленными волосами, завязанными по-старушечьи на затылке, запуганной сутулостью, смотрящая лишь в свои бумаги, напоминает жертву в пыточной камере.

Херувим приказывает: «Подать начальству вердикт под номером 5 (11, 13)», «подать отчёт о вчерашних рейсах»… И секретарша дрожащими пальцами из нужной папки мгновенно вытягивает бумагу или стремительно бегает по клавишам, чтобы допечатать отчёт.

Почему, переступив порог кабинета Херувима, залитого светом дня или электричества, возникает ассоциация с пыточной камерой? Почему секретаршу зовут Васей? Чем она так напугана? Почему не бежит отсюда, а покорно и моментально выполняет приказы Херувима?

Он и сам бежал бы прочь, если бы одной из его главных обязанностей не являлась эта: проверять приход и расход за прошлый день.

Бумаги у Херувима всегда в порядке, но вся плоть ярко освещённой комнаты словно молью протравлена: пробита прорехами лжи. Ну и что толку смотреть бумаги? Ежу ясно: не здесь – в ровных аккуратных рядах цифр – причина прорех. Куколки моли пробуждаются к жизни на полигонах и заводах – там, где бегают заискивающие безликие человечки. В них – та же суета страха, что в Васе.

И вдруг сегодня, глядя на Васю, понимает: а ведь все они подобраны и поставлены Херувимом.

Как и всегда, концы с концами во всех бумагах сведены!

Злым приказом заставляет себя Алесь выбраться из оцепенения, охватывающего его при Херувиме, и, глядя в невинные, точно нарисованные фиолетовые глаза Херувима, нарушает обет молчания: