Читать книгу "Тайны спецслужб британской Короны. Провокации Туманного Альбиона - Ефим Черняк"

Собственно, политика короля тяготела к одной цели — максимальной независимости от парламента. Но без согласия парламента нельзя было получить денег (отец Карла II поплатился головой за попытку собирать налоги в обход парламента). Нельзя, конечно, внутри страны — вовне, оказывается, было можно. Людовик XIV был готов ежегодно давать Карлу II крупные субсидии, чтобы укрепить его положение по отношению к парламенту, а главное, обеспечить поддержку или по крайней мере нейтралитет Англии в тех войнах, которые вел французский король для утверждения своей гегемонии в Европе. Понятно, что французская дипломатия и французская разведка прилагали значительные усилия, чтобы сохранить под своим контролем внешнюю политику Англии.

С этой целью помимо «официальной» тайной субсидии, которая выплачивалась Карлу II, агенты Людовика установили личные контакты и постоянно делали крупные денежные подарки английским министрам и даже их секретарям. Например, секретный агент английского министра герцога Бекингема (сына фаворита Карла I) лондонский купец Лейтон, через которого тот вел переговоры с Французским двором, получил в 1668 году подарок в 400 пистолей.

Карл II не представлял себе жизни без нескольких, так сказать, официальных фавориток, не считая множества временных любовниц. Чем дальше, тем больше наряду с открытой политикой английского правительства и тайной дипломатией Карла устанавливались прямые контакты между его фаворитками и иностранными дворами. Если сам Карл заключил тайный альянс с Францией, то его главная метресса Барбара Вильерс, леди Кастлмейн (позднее, с 1670 года герцогиня Кливлендская), находилась в союзе с Испанией.

В новом Сент-Джемском дворце происходили настоящие сатурналии, в которых участвовали разом леди Кастлмейн, Френсис Стюарт, Нелли Гвини, другие королевские наложницы. К огорчению дипломатов, контроль над увлечениями короля стал невозможным. Карл волочился за каждой юбкой. Его называли не иначе, как Старина Роули, это была кличка одного из лучших жеребцов в королевской конюшне. Сам король был даже польщен прозвищем. По крайней мере, когда король ночью ломился в дверь комнаты очередной фрейлины, он в ответ на негодующий вопрос, кто стучит, неизменно отвечал:

— Мадам, это сам Старина Роули.

Все же известный консервативный историк К. Фейлинг предостерегал против преувеличения влияния фавориток, а некоторые авторы (Ч. Хартмен, А. Брайант) считают монаршее сластолюбие лишь ловкой маской. Разврат, оказывается, служил для сокрытия дальновидной патриотической программы… На деле же мало озабоченный необходимостью поддержания равновесия сил в Европе (о котором много говорилось в парламенте) Карл значительное внимание уделял уравновешиванию отношений между своими главными содержанками.

Унижало Карла в глазах его благочестивых верноподданных вовсе не само распутство, а то, что оно было очень уж неприкрытым и даже демонстративным, нарушая добрые традиции, которые восходили к Генриху VIII с его шестью женами. Шокировали несерьезность короля, полное пренебрежение к важным делам, интересовавшим его порой только как повод позубоскалить. Пусть Карл, как постарались показать новейшие историки, и не растрачивал на любовниц и фавориток без остатка все отпущенные ему парламентом деньги, достаточно было и того, что на них уходила все же значительная часть средств. Другую съедали казнокрадство, а также вопиющая некомпетентность лиц, назначавшихся веселым монархом на ответственные посты. В результате резко упал и престиж Англии за границей. Однажды голландский посол сделал Карлу II оскорбительное по своей невыгодности предложение:

— О, Боже, — воскликнул Карл, — вы никогда не сделали бы такого предложения Оливеру Кромвелю.

— Разумеется, нет, — ответил посол, — но вы ведь совершенно другой человек, чем Оливер Кромвель.

Во время войны голландский флот мог ворваться в Темзу и бомбардировать форты, не подготовленные к обороне из-за коррупции и бездарности правительственных чиновников, тогда как Карл в это самое время продолжал коротать время у леди Кастлмейн. Тем не менее выбора не было, и богобоязненные буржуа-пуритане, ужасавшиеся безнравственностью двора, в то же время ревниво следили за тем, чтобы в этом «чертоге сатаны» особым фавором пользовалась угодная им содержанка, а не ее соперницы.

Однажды возмущенная толпа лондонцев остановила экипаж. В нем, как они думали, ехала француженка Луиза де Керуаль, которую подозревали в намерении побудить Карла перейти в католическую веру. Однако в карете сидела другая королевская любовница, Нелли Гвини. Актриса по профессии, она-то знала, как обратить угрожающие возгласы толпы в восторженный гул одобрения.

— Успокойтесь, люди добрые, — воскликнула Нелли Гвини. — Все в порядке. Я — протестантская шлюха!

Луиза де Керуаль, против которой негодовала толпа, вначале Карлу не понравилась: француженка переигрывала, изображая из себя недотрогу. Хотя королю было отлично известно, что она — агент Версальского двора, он охотно полез в ловушку, возможно, считая, что тем самым он окончательно рассеет беспокойство Людовика XIV насчет своих планов и обеспечит бесперебойное поступление французской субсидии. Кто мог лучше успокоить французского короля, чем его платная шпионка, сделавшаяся любовницей Карла? И одной из главных задач послов французского короля стала охрана прав Луизы от посягательств других «заинтересованных сторон». На сводничество и интриги, связанные с попытками примирения Луизы де Керуаль с другими фаворитками, и уходили усилия официальных и тайных представителей Людовика XIV. Они имели для этого тем больше оснований, что французские субсидии, выплачивавшиеся Карлу II, превращались в деньги английской секретной службы, а те, в свою очередь, имели теперь одно главное назначение — оплату королевских любовниц. Так что волей-неволей Людовику приходилось содержать за собственный счет и главных соперниц Луизы де Керуаль. Что и говорить, сложная штука дипломатия!

Галантность Карла проявлялась и в том, что он вообще не терпел откровенных отзывов о предметах своих увлечений. Немаловажным поводом для смещения в 1667 году канцлера Эдварда Гайда, графа-канцлера Кларендона, старого, верного слуги, были их недвусмысленные отзывы о леди Кастлмейн. Его величество в этой связи разъяснил, что всем «благовоспитанным людям нельзя клеймить позорными именами и прозвищами достойную леди, посвящающую себя только тому, чтобы сделать приятное королю, а, напротив, надлежит всегда считать ее заслуживающей уважения».

Кларендон давно уже вызвал своей политикой недовольство в стране, но оппозиция только усилилась, после того как власть перешла к победившим его придворным интриганам.

В начале 70-х годов в Лондоне из уст в уста переходило крылатое четверостишие:

Как может государство процветать,

Когда им управляют эти пять:

Английский дог, тупой баран,

Крот, дьявол и кабан?

Речь шла о знаменитой Cabal. Это слово по-английски означает «интрига», «группа заговорщиков», «политическая клика». Оно весьма подошло к группе министров Карла II, стоявшей у власти примерно с середины 60-х — до середины 70-х годов. Причем, подошло не только по существу, но и потому, что начальные буквы фамилий королевских советников «дога» — Клиффорда, «барана» — Арлингтона, «кабана» — Бекингема, «крота» — Ашли и «дьявола» — Лодердейла случайно образовали роковое слово. А непочтительные прозвища четко отражали представления, сложившиеся в народе о склонностях и дарованиях этих столпов престола.