Читать книгу "Записки военного альпиниста. От Ленинградских шпилей до вершин Кавказа. 1941-1945 - Михаил Бобров"

Театр содрогался от разрывов. Но спектакль шел своим ходом. Рядом со мной сидел художник, известный в городе карикатурист Гальба. Он рисовал веселые шаржи на артистов и зрителей. Делая зарисовки, он тихонько хихикал. В театре встретил много знакомых, некоторые пришли прямо с фронта. Среди них был офицер в морской форме, известный футболист и баскетболист Виктор Набутов. Он рассказал о судьбе многих наших общих знакомых.

Спектакль прошел с огромным успехом. Все долго стоя аплодировали прекрасным артистам: Колесниковой, Михайлову, Кедрову, Орлову, Богдановой-Чесноковой, Янету, Пельцер, Королькевич и другим».

Глава 6

Самая высокая архитектурная доминанта города

В грязи, во мраке, в голоде, в печали,

Где смерть как тень тащилась по пятам,

Такими мы счастливыми бывали,

Такой свободой бурною дышали,

Что внуки позавидовали б нам.

О. Берггольц

И тридцать лет, и сорок лет пройдет,

А нам от той зимы не отогреться.

Нас от нее ничто не оторвет,

Мы с нею слиты памятью и сердцем…

Ю. Воронов

Вот мы и добрались до шпиля Петропавловского собора. К этой встрече с ним мы готовились долго и серьезно. Уже приобрели кое-какой опыт и навыки – появились уверенность и профессионализм.

В соборе мы с Алоизом сняли все пять люстр. Они сделаны в конце XVIII века из хрусталя, позолоченной бронзы и цветного стекла. Закрыли мешковиной иконостас, поражающий своим великолепием. Это уникальный памятник резьбы по дереву. Иконостас выполнен как триумфальная арка, как памятник победы России в Северной войне. Он сделан по рисунку архитектора Ивана Зарудного. Над ним трудились более сорока резчиков, столяров, позолотчиков, художников в течение пяти лет.

ИЗ ДНЕВНИКА: 14 ноября 1941 года

«Хоронили отца Люси Августина Павловича. Горько было смотреть на Люсю и его маму, Розалию Мартыновну. Она плакала навзрыд, прижавшись к сыну. А он обнял мать огромной рукой».

ИЗ ДНЕВНИКА: 20 ноября 1941 года

«Сегодня в пятый раз сокращаются продовольственные нормы. Военный совет фронта принял решение рабочим выдавать 250 граммов хлеба в день, а служащим, иждивенцам и детям – 125 граммов. Это уже точно голод, чувствуем на себе.

Пошла неделя, как мы работаем на шпиле. Тянем наверх лебедку и тросы, готовим блоки для подвески. Подвозим шаровую (корабельного цвета) краску. Морозы начинают крепчать, а силы сдавать. Все труднее и труднее подниматься по колокольне к фонарику: ноги дрожат, сердце из груди выскакивает. А главный штурм и выход наружу по трапу к ангелу еще впереди. Сторож Максимыч старается для нас: ловит голубей и ворон. Мясо голубей нежное и вкусное, вороны пожестче. Два сына Максимыча погибли на фронте. Жалко старика, но с его помощью ноги пока носят.

Оборудовали себе жилище под лестничными маршами, ведущими на колокольню. Здесь никакие бомбы и снаряды не достанут. Расположились на могилах, прямо на надгробных плитах сына Петра Первого царевича Алексея, его жены принцессы Шарлотты и родной сестры Петра Марии. Обили вход в закуток досками и войлоком, хорошо утеплились, сделали внизу лаз, как в собачьей будке, чтобы меньше тепло уходило. Поставили печурку-буржуйку, а трубу от печи вывели на улицу через главный вход. Надгробные плиты застелили досками. Из разрушенного рядом жилого дома принесли широкий матрац, а из своего дома – спальные мешки. Теперь не будем попусту тратить силы на переходы домой и обратно – ночуем в крепости».

1 декабря я, Алоиз Земба и 60-летний инженер Леонид Александрович Жуковский, руководивший нашими работами, впервые вместе поднимаемся к выходному окошку-лазу с целью разведки и планирования дальнейших работ.

Особенно тяжело Жуковскому. За весь долгий подъем он не проронил ни единого слова, стараясь дышать равномерно, не сбивать дыхания. Внутри колокольни висят на тросах тяжелые противовесы-гири часового механизма курантов. Оконные стекла выбиты, на ступенях лежит снег, принесенный ветром. Он похрустывает под ногами, пугая голубей, перелетающих с балки на балку все выше и выше.

Алоизу тоже тяжело, у него цинга, щеки запали, в глазах нездоровый блеск. На первой открытой колокольне от сильного порыва ветра он надолго закашлялся. Мороз под сорок градусов. Ветер обжигает лица, затрудняет дыхание. Большой колокол и еще несколько колоколов поменьше – клавиатура курантов – издают странные гудящие звуки.

Жуковский выбился из сил. На правах старшего он командует: «Отдых. Так можно вознестись к самому ангелу. А нам еще предстоит спуск на землю».

Где-то рядом оглушительно рвутся снаряды. Миновав открытую колокольню, мы по железному трапу поднимаемся к часовому механизму. Здесь темно. Алоиз зажигает «летучую мышь». Словно открыли крышку гигантского сказочного брегета – барабаны, шестеренки, маховики. Но все это в запустении: не смазано, не отлажено и часы не отсчитывают время. Кажется, что оно остановилось навечно.

Усевшись на длинную скамью напротив металлической рамы курантов, на которой выбита надпись «1858 год, братья Бутеноп», мы отдыхаем. Выдохлись прилично, а самый сложный участок подъема еще впереди. Надо определить, где установить грузовую лебедку, продумать страховку, подвеску блоков.

Алоиз усиленно массирует раненое колено. Жуковский восстанавливает дыхание. «Эти часики мне хорошо знакомы, – сообщает он. – До войны мне не раз приходилось бывать здесь. Я настраивал эти колокола».

Вот что рассказал Л.А. Жуковский.

В 1715 году правительство Петра I заказало у амстердамских часовщиков куранты. Стоили они 23 тысячи рублей золотом. Но проработали недолго. В течение длительного времени не могли найти искусного механика. Потом наконец пригласили полковника голландской службы Эрдмана. Он соединил колокольный бой с часовым механизмом, и органные часы были пущены в ход.

Но в ночь на 30 апреля 1750 года разразилась гроза. От удара молнии сгорели шпиль, вершина колокольни, стропила крыши, купол. Погибли часы, прослужившие тридцать шесть лет. Только в 1776 году при императрице Екатерине II были изготовлены в Голландии мастером Оортом Крассом и установлены новые часы-куранты, которые отбивали четверть часа, полчаса и час, а в полдень играли мелодию Генделя, столетие со дня рождения которого тогда отмечалось. В 1825 году композитор Бортнянский написал музыку на псалом «Коль славен наш Господь в Сионе». Куранты исполняли ее четвертным перезвоном. Но императору Николаю I показалось недостаточно, что главные часы империи исполняют лишь религиозную мелодию. В 1833 году он дал задание придворному композитору А.Ф. Львову сочинить государственный гимн, что было исполнено. Через год поэт В.А. Жуковский написал к нему текст «Боже, царя храни». Куранты играли эти мелодии вплоть до Октябрьской революции.

После Октября потребовалось заменить ее новой. Вся сложность тут не в механике курантов, а в настройке колоколов. Старинные мастера знали секрет, но унесли его с собой. Нашлись умельцы, которым удалось сделать новый бой, тоже состоявший из двух мелодий. Теперь с колокольни слышались мелодии «Интернационала» и «Вы жертвою пали в борьбе роковой». В 1952 году с колокольни стал звучать гимн Советского Союза…