Читать книгу "Повелитель монгольского ветра - Игорь Воеводин"

– Может быть, – пожал плечами худой, – я многого не помню…

– Шиза, что ли?

– Нет, просто многого не помню.

– Ну а звать тебя как?

– Энгр. Барон фон Энгр, – ответил худой, и хохот, и свист, и рев повисли над площадью.

Смеялись все – и торговки, и старухи, и мальчишки, и крепыш.

Белый приморский городок тонул в полуденном мареве. Из радиоприемника доносилось:

Садись, девчонка,

Покатаемся с тобой!

29 июля 2005 года, Казахстан, 5 часов дня

– Ешь! – О стол из неплотно пригнанных досок стукнула оловянная миска с дымящимися кусками мяса. – Ешь, ешь…

Энгр сидел, нахохлившись, словно усталая диковинная птица, неизвестно как попавшая в эти места.

На мели возвышался полуразрушенный баркас, к нему были перекинуты сходни. За столом под навесом из белого полотна собралась вся шайка. Ветерок, просоленный ветерок чуть колебал тростник на берегу да не давал потухнуть огоньку под огромным чайником.

Энгр протянул руку и взял кусок. Никто не шелохнулся, лишь Рита, поднявшись, налила пиалу зеленого чая и поставила рядом с миской.

Энгр ел, и грязный кадык на его жилистой шее все взмывал и опадал, и горбились лопатки под майкой, когда он чуть наклонялся, чтобы сок не капнул мимо.

Он доел, запил мясо чаем и выпрямился.

– Спасибо, – сказал он.

– Зачем ты привел его, Хан? – не сводя глаз с новичка, спросил Ганс – длинный, тощий, как жердь, и густо татуированный. – Он же из этих, с верхним образованием… – И Ганс насмешливо покрутил пальцем у виска.

Никто не шелохнулся.

– А тебя я зачем привел, Ганс? – лениво процедил Бекхан, – ты же из этих… Вообще без образования.

Рита затушила сигарету в консервной банке, что была здесь за пепельницу, и тихо произнесла:

– Жалко его, но я чувствую беду… Пусть возьмет еды, дай ему денег, Хан, и пусть уходит. Он чужой…

Так же чуть колебался тростник у воды да где-то в плавнях то ли пела, то ли стонала выпь – как надоедливо, сводя с ума, до зубной боли, до нервной маеты скрипят и скрипят, скрипят и скрипят качели во дворе, и некуда деться от их тоскливого скрежета.

– Кто еще так думает? – спросил вожак.

Никто не откликнулся, и только Башка, приземистый, с вислыми хохляцкими усами на голове – футбольном мяче, ответил за всех:

– Пусть уходит, Хан…

Бек-хан внимательно посмотрел на чужака. Тот сидел, по-прежнему нахохлясь, глядя в землю и не шевелясь. Затем он поднял голову, и Хана полоснул голубой, холодный, как лезвие, взгляд.

– А я и не прошу ни о чем… – медленно произнес он.

Хан встал и отошел к берегу, туда, где был дощатый сортир. Помочившись, он вернулся, стащил рубашку и сел лицом к воде, подставив солнцу плечи.

Все разбрелись из-за стола. Алок, широкая, с грудями-буферами баба, чистила песочком кастрюли, Башка правил ножи, Рита ушла купаться, а Ганс, оставшись, набивал анашой папиросы.

Штакет беломорин рассыпался по доскам, «пластилин» – густой и темный, как навоз, гашиш выглядывал из приоткрытого «кораблика» – спичечного ко робка.

– На, взорвешь? – Ганс протянул заряженную папиросу Башке. – «Пластилин» – мама не горюй…

Раскурив косяк, Башка глубоко затянулся и задержал дыхание. По его гнусной роже расплылась гримаса чувственного наслаждения, и он передал папиросу Алок:

– Не, Башка, – закокетничала та, – я хочу, чтобы Гансик мне дунул…

Ганс взял папиросу в рот тлеющим концом внутрь и стал вдувать Алок дым. Сладковатый, ни с чем не сравнимый – раз узнав, вовек не спутаешь – запашок анаши плыл, стелился под навесом. Ганс, прищурившись, протянул окурок Энгру.

– На, чудик, «пятак» тебе оставили, не пожалели самый кайф!

Энгр медленно покачал головой.

– Плохо курить гашиш, – ответил он. – Трава сушит мозги.

За столом загоготали. Башка, скорчившись, валялся на земле. Ржали все, просто травка была «смешная», веселящая, в отличие от «тяжелой», которую заряжали по вечерам…

– Слушай, шиза! – резко оборвав веселье, спросила Энгра подоспевшая Рита. – Что ты святошу корчишь из себя?! Жрать можешь, а на дело с нами ходить не хочешь? Тебя русским языком спрашивали – хоть на стрему встанешь?

Бек-хан все так же безучастно, спиной к столу сидел у воды.

– Я не отказываюсь, – тихо ответил Энгр. – Работать – могу, воровать – нет… Мешаю – уйду.

Алок положила ему руку на плечо, мешая встать и уйти.

– Нехорошо человека куском попрекать, девочка. – Она в упор посмотрела на Риту. Пожилая потрепанная «бикса», она во всем проигрывала молодой и статной подруге Хана, но сейчас явно брала реванш. – Но и ты, Энгр, пойми… Надо че-то делать, если хочешь остаться… А так тебе доверия не будет.

Чуть усилившийся ветерок пробежал, прошелестел по зарослям, наморщил зыбью воду в заливе, раздул костерок. Враз согнулся тростник, и тревожно пискнула чайка.

– Меня лечили. – Энгр сглотнул. – Меня лечили, запрограммировали так, что я больше не могу делать зла никому. Сделаю – погибну.

– Ну хоть че-то ты умеешь? – настойчиво продолжала Алок. – Не посуду же с бабами ты будешь мыть, в натуре, блин?

– Ну… – пожал плечами Энгр, – я неплохо знаю историю…

Ганс поперхнулся дымом.

– А че? – подал он голос. – Тоже дело… У нас, когда я по последней ходке чалился, был за романиста один журналюга… Такие байки травил перед сном в натуре, «сеанс» случался, как про баб начнет!

Приторчавший Башка взял пару аккордов на видавшей виды гитаре. Несколько перезрелых красавиц было налеплено на деку из тех, что когда-то лепили на мотоциклы. Знакомая, до зуда знакомая мелодия поплыла над плавнями, и все, кроме Энгра и все так же сидевшего спиной к столу вожака, подхватывали куплет, когда до него доходило дело.

Иду я как-то раз домой,

Гляжу – лежит товарищ мой,

И дворники вокруг стоят с ломами, —

пел Башка.

Я попросил его не бить,

А поскорее отпустить,

Ответил управляющий домами,

Ломами!

Ломами-мами, бьют!

Ломами бьют! Ломами!

Ломами-мами бьют!

Ломами бьют! —

заорали все.

Я проясню вам, в чем вопрос:

Ведь он квартплату поздно внес,

Поэтому мы раз в квартал

И бьем его ломами…

А перед тем, как отпускать,