Читать книгу "Как же ее звали?.. - Александр Снегирев"

Пока мы ехали из аэропорта, брат рассказал про новые рестораны, по сравнению с которыми прежние сущая помойка. Скоро построят новый терминал, рядом с которым нынешний помойка. Сюда смогут прилетать громадные лайнеры, для которых прокладывают новую взлетно-посадочную, по сравнению с которой эта просто велодорожка и помойка. А еще на воду спустили круизный лайнер, в продаже появился редкий омолаживающий коктейль, на пляже сменили лежаки и бич-боев, загляденье мальчики, не то что прошлые, обезьяны с помойки.

Так мы и катили, брат перечислял, а я нащупывал тисненное на коже дверцы клеймо автомобильного дома. В жизни брат не проявлял особых талантов или трудолюбия и преуспел материально лишь благодаря перенятому у матери свойству устраивать сцены. Он был требователен, вечно недоволен, капризничал, его помидорные губы всегда дулись, и лишь изредка, когда те заслуживали, брат одаривал своих покровителей нежностью.

Да, именно покровителей, мужской пол, множественное число.

У кого-то, может, приобретенное, а у моего брата врожденное. Казалось бы, два года муштры в горах, готовился исполнить интернациональный долг, мужик, короче, не то что я, с вокалом и танцами, но против природы не попрешь.

И не говорите, что он не хотел исправиться. Хотел. После службы, помню, еще трепыхался. С одной пожил, с другой. Находились в нашем городке отчаянные, готовые вить гнездо с черномазым. Но не складывалось: первая рыдала после оргазма, вторая белье какое-то не то стелила, у третьей бедра слишком широкие.

Про него стали ходить слухи, и мать ему сказала, чтоб ехал. К тому времени он окончательно осознал свою склонность, не стал ей противиться, а принялся монетизировать.

Среди отечественных мужиков оказалось много желающих платить за капризы, скандалы, унижения и прочее, о чем и думать не хочется. Сначала, как я понимаю, у него отрывистые опыты были, а потом в систему вошло. И весь, повторяю, в мать, та же тяга к этому делу. Только у него вместо рассеянности сосредоточение. Она бессребреница, а у него миллионы. Развив довольно бурную деятельность, он вышел на эксклюзивный рынок и обнаружил, что слабости власть имущих нисколько не отличаются от слабостей обывателей. Состоятельные граждане, особенно руководящие кадры, остро нуждаются в унижении. Цвет кожи шел брату на пользу, клиенты истово наслаждались тем, что их имеет потомок дикаря, может быть, даже раба. Подвыпив, брат рассказывал, как его и тельняшку просили надеть, и берцы, и спеть что-нибудь лирическое. А он – пожалуйста, только по отдельному тарифу.

Как бы то ни было, но этот бывший рядовой призывник и гомосексуальный хастлер деньги считать умеет, вкладывает и приумножает. Чутье на прибыль у него не отнимешь. Иногда мне жаль, что он больше не в деле, следил бы за собой. А то пузо впереди на полметра. Ему бы на диету да в качалку, а он все по клиникам и ресторанам. Дня через три после моего приезда он бинты с башки снял и обнаружилось, что морда такая же круглая, как в прошлом году. Сказал, отек не сошел. Жрать бы ему поменьше и синьку сократить.

Постоянный у него есть, женой ему приходится. Или мужем. Не знаю, как у них там устроено. Но тот себя считает вполне обыкновенным, как все. У него и баба законная имеется, и двойня, новейшим экстракорпоральным способом произведенная. Живут с няньками на тихой испанской вилле. Брат его ревнует. Правда, больше не к жене и малым, а к молодым кобелям. Так и говорит: «Если найдет себе молодого кобеля, я ему ноги отрежу».

Сам этот тип в основном на родине торчит, важная шишка. И если вдруг какой закон против его сексуальных подельников принимают, если ограничить их хотят, он первый «за». А иногда и сам впереди бежит с упреждающей инициативой. Брат его защищает – населению надо потакать, зато денежки текут. Вообще, если приглядеться, любую бучу против гомиков они сами и затевают. Только не такие, как мой брат, а те, кто трусит, кто сам себе признаться не может, а осмелившимся завидует и люто их ненавидит.

Деятель этот нам не чета, настоящий москвич. Старики его с научными степенями, дед академиком был или генералом, одним из тех, кому квартиры четырехкомнатные давали. Я к ним заходил после первой поездки, подарки передал, у сына родного времени не нашлось даже шофера послать.

Матери кофту и айфон, отцу смену рубашек.

Айфон ей не понравился, а рубашки с кофтой подошли, только старики все равно недовольны. Рубашки сидят хорошо, но что-то не так, а у кофты состав ткани неудовлетворительный.

Тогда они мне чаю предложили – и давай про сына, мол, он у них абсолютно нормальный, хоть с женой явно не живет, сослал в Европу, они и внуков-то не видят. А сам валандается непонятно с кем и какого полу. То есть с моим братом. А вообще лечить таких надо.

Умора, вот я, например, люблю девчонок с фигурой и волосами, попробуйте меня сначала полечите.

Живет брат один. Дружок его наезжает редко, матушка наша не навещает. Не потому что боится, как некоторые, во время полета с высоты сверзиться, нет, она гнездо богопротивного разврата посещать не хочет. Сидит у себя, молебны заказывает, чтобы избавить старшего от содомской напасти. Очень ей внуков понянчить хочется, меня извела, но что поделать, если брат неисправим, а я не такой влюбчивый, как она, не встретил пока свою половину.

Радости у брата вполне материнские, «буфетные». Любит караты и девятьсот девяносто девятую пробу. Ну и модным увлечениям богатеев он, конечно, потакает: овощи, выращенные без использования минеральных удобрений, рыба, выловленная из отдаленных, не оскверненных человеком глубин, эксклюзивные пилюли, приготовленные на основе результата анализа слюны.

Раньше брат обитал в доме, который теперь трудно разглядеть среди построек внизу, потом перебрался в эту, полумесяцем, если смотреть с самолета, башню. Только этаж был пониже и окна на теннисный корт. Там я у него и побывал в прошлый раз. А недавно он поднажал на своего, и тот купил нынешние тысячи квадратных футов.

Просторный апартамент в высоком этаже, повсюду комнаты, альковы и лоджии. За светоотражающими, усиленными на случай урагана окнами три стороны компаса, роскошь и достаток до горизонта. Собственный лифт, спортивный зал, пляж по пропуску, бассейн, возле которого целыми днями загорают несколько стариков. Как подсолнухи, они поворачиваются в направлении светила, клокочущего в комьях тропических облаков. Днем океанское марево и зубцы небоскребов, ночью чернота с россыпями летательных и плавсредств.

Перед моим приездом закончили обставляться. Интерьер, как теперь принято, сплошь натурален – тесаный и полированный камень, кавказский и американский дуб, фаянс, шелк, кожа, латунь, хрусталь, выдержанные напитки в тяжелых сосудах.

Всего, правда, многовато. Подушки такие пышные, что проваливаешься, диван столь огромен и широк, что, если на него залез, слезать не скоро захочешь – уж очень хлопотно, мебель такая пузатая и разукрашенная, будто сейчас все тумбы и буфеты распустятся и из них вылупятся цветы и существа, дверные ручки витые, но этого мало – на них еще и узорчик выгравирован.

И цветы свежие повсюду.