Читать книгу "Сыграй мне смерть по нотам... - Светлана Гончаренко"

Пермиловский хлебнул газировки и продолжил:

— Долго я летел. Хотел кричать, а голоса нет, пропал! Тут сзади меня кто-то за пиджак хватает — даже нитки затрещали, бок распоролся, и всякая мелочь из кармана вывалилась. Таким образом лишился я тогда расчёски, авторучки и проездного на ноябрь. Зато сам спасся! Втянули меня неведомые силы в какой-то новый коридорчик, там я уже по твёрдому иду, а впереди светлеет что-то. Подхожу — дверь, на ней табличка «Отдел кадров». Стучу. Говорят: «Войдите». Вхожу, здороваюсь. «Вы Иван Петрович?» — спрашиваю. В ответ слышу: «Я». За столом мужчина сидит. Средних лет мужчина, тучноватый, в коричневом пиджаке. Галстук на нём в синюю и малиновую полоску, а посередине, там, где сердце, на галстуке пальма трафаретом выбита и надпись «Ялта». По тем временам очень модный галстук! Я и пиджак, и галстук, и папки на столе до сих пор как сейчас вижу, а вот его лицо…

Пермиловский побледнел, прикрыл глаза и прошептал:

— Лица Ивана Петровича видеть нельзя! Из-за его спины такой яркий свет бил, что только плыли зелёные колбаски в глазах, и всё! Я вглядывался, вглядывался и перестал: ещё зрение попортится. «Принесли заявление?» — спросил Иван Петрович. «Принёс», — говорю. — «Давайте». Взял он заявление, положил в свою папку и говорит: «Идите. Ждите. Вам позвонят». Я последний раз на него глянул — сквозь блеск и огонь слабо проступили очертания головы и ушей. Не помню, как я оттуда вышел, как домой добрался.

— Наутро прихожу в СУ-15, — совсем слабым голосом сказал Пермиловский. — Спрашиваю, взяли меня на работу или нет. Мне говорят: «Идите в отдел кадров». — «Я там был уже, Иван Петрович моё заявление взял». — «Какой Иван Петрович? У нас такого нет. У нас там Маргарита Афанасьевна сидит». Я пошёл снова в отдел кадров — и точно: коридоры там совсем другие, не салатные, а бежевые, и лампочки целы. Светло везде, как в Кремле! А в отделе кадров торчит какая-то толстенная баба.

Слушая этот рассказ, Тормозов притих. Ледяев вздыхал, Витя спокойно и редко моргал, а Самоваров не знал, что и думать. Пермиловский, блестя глазами, закончил так:

— На другой день мне позвонил Иван Петрович и открыл, что он повелитель мира и управитель всего сущего. Понимаете, есть такой центр вселенной, вокруг которого галактики колесом вертятся и шипят, как петарды. А в самой серёдке сидит Иван Петрович и всем управляет. Он незрим, но он-то всё и создал, и закрутил!

— А как же галстук «Ялта»? — начал было Самоваров. Задать другие вопросы помешал внезапный кашель Веры Герасимовны.

— И галстук он создал, — не смутился Пермиловский. — И всё прочее. От Ивана Петровича звонят мне раз в неделю уже тридцать восемь лет. Он велит мне ждать особых распоряжений. И я жду. С кого-то же должны начаться новые миры! Почему не с меня?

Он вдруг круто развернулся к Самоварову:

— Вы, я вижу, скептически улыбаетесь, молодой человек! Но как тогда вы объясните следующий факт (о нём писали в «Науке и жизни» в шестьдесят седьмом году) — наши полярники провели пробное бурение ледника в Антарктиде. Девственный ледник! Ему семьдесят миллионов лет! Эпоха динозавров! И что же было там обнаружено на глубине шести километров? Расчёска, что я потерял в СУ-15, когда летел в тартарары! Все научные журналы мира облетела её фотография, и никто не мог определить, что это такое, хотя и была на ней надпись «Цена 15 коп.», хорошо на фотографии заметная. Ну, что скажете?

— Коля, пойдём со мной, поможешь вскрыть банку с компотом, — попросила вдруг Вера Герасимовна и встала из-за стола.

— Зачем ты такие круглые глаза делал за столом, Коля? — спросила она, когда Самоваров вышел вслед за ней на кухню. — Ты же воспитанный человек!

— А какие глаза я мог сделать, когда узнал, что динозавры пользовались расчёской с надписью «15 коп.»?

Вера Герасимовна многозначительно кивнула в сторону гостиной, где Тормозов снова затянул про голубку, и полушёпотом сказала:

— Коля, ты знаешь, что у Альберта Михайловича был невероятно тяжёлый период: он потерял обожаемую жену. Жуткую стерву, между нами говоря — она его била и раз хотела зарезать консервным ножом. Из ревности! У него до сих пор виден шрам под сердцем. Потеряв эту стерву, он впал в депрессию и был на волосок от гибели. Его пришлось госпитализировать…

— Ба! — вскрикнул прозревший наконец Самоваров. — Ваши гости сумасшедшие! Слава Богу! А то мне начало казаться, что я сам свихнулся!

Вера Герасимовна шикнула на него:

— Тише! Разве можно так говорить! Ты должен понять: эти люди очень поддержали Альберта там… в стационаре. Он им бесконечно благодарен — они скрасили самые тяжкие его дни. Все они по-своему очень интересные и интеллигентные люди, с богатым внутренним миром и так близки Альберту…

— Вы хотите сказать, что и Альберт Михайлович душевнобольной? — ужаснулся Самоваров.

Вера Герасимовна возмутилась:

— Что ты! Типун тебе на язык! У Альберта было не психическое, а нервное недомогание! Всего-навсего депрессия. Со всеми нами такое бывает. Теперь представь: тонкий, глубоко чувствующий, абсолютно нормальный человек вдруг оказался… ну, ты понимаешь?.. в этой лечебнице! Рядом были полные шизофреники, с припадками и слюнотечением! Совершенно естественно, что подружился он именно с этими. Они тихие…

— Я бы так не сказал, — заметил Самоваров, снова заслышав песнь о голубке.

Вера Герасимовна пояснила:

— Тихие — в смысле неопасные для общества, неагрессивные. Все они замечательные, культурнейшие люди: Фёдор Сергеевич Пермиловский что-то где-то преподавал, Тормозов — инженер. Конечно, сейчас он на инвалидности — сам видишь, то поёт, то рассказывает что-то несусветное. Зато специалист первоклассный, утюг может починить или замок врезать за пару минут. Витя вообще клад: он и массажист, и уколы чудно делает. Бывший медицинский работник. Его наблюдают известнейшие доктора и лечат внушением и трудом. Витя Альберту массаж и инъекции делает. Почти бесплатно!

— То-то мне его физиономия знакомой показалась! Я его на нашей лестнице встречал, — вспомнил Самоваров.

— Виктор — необыкновенно хороший человек, — убеждённо заявила Вера Герасимовна. — Он молчалив, но очень чуток. Представь, Альберт там… в стационаре… отказывался от еды. Ничто не помогало — ни гипноз, ни уколы. Он неподвижно лежал и умирал от истощения. Он не хотел жить без своей обожаемой жены — стервы, между нами говоря, хотя о покойниках… И тут пришёл Виктор. Сам пришёл! Из коридора! Его никто не звал! Он разжал черенком ложки челюсти Альберта и положил ему в рот манной каши. Альберт хотел выплюнуть кашу, но Виктор зажал ему рот рукой. Пришлось проглотить. И вдруг Альберт почувствовал радость жизни, её дивный вкус и полную невозможность по своей воле покинуть наш прекрасный мир. Он до сих пор не может без слёз говорить о той минуте! Всю тарелку каши он тогда съел. Потом подошли Тормозов с Пермиловским (эти двое давно дружат и всегда стараются вместе в больницу попасть). Они принесли рулет с маком и банку шпрот. Витя вскрыл банку тем же черенком ложки — он страшно сильный, почти как ты! Альберт съел и шпроты, и рулет. Тогда Витя…