Читать книгу "Зовите меня Роксолана. Пленница Великолепного века - Татьяна Вяземская"

– Не могу, шаль – это подарок султана.

– Султан вернется, и если выберет тебя снова – у тебя опять будет целая куча подарков! А вот не напишешь письма – султан о тебе и не вспомнит.

Настроение у Анастасии было не ахти – и низ живота болел (по вполне физиологическим причинам), и злилась на себя за то, что сегодня ночью опять видела во сне Сулеймана, и в этом сне он вел себя куда смелее, чем тогда, во время их единственной встречи, и, главное, ей во сне эта его смелость нравилась. Поэтому глупые причитания Гюлесен вывели ее из себя достаточно основательно. Она отрезала:

– Султан обо мне не забудет, можешь не сомневаться.

Гюлесен притихла.

А Анастасия, довольная, что ее перестали «доставать», еще не знала, что совсем скоро ей придется пожалеть об этих словах.

Неожиданно заболел маленький Ахмед. Быстро бегал, выпил холодной воды, слег – и через три дня потух словно свечка, задутая безжалостным ветром. Анастасии было очень жаль малыша, хотя близко она с ним и не общалась. Еще больше было жаль мать ребенка. Когда она сказала об этом в разговоре, услышала потом за спиной:

– У, ведьма рыжая! Сама, небось, ребенка и отравила. Хочет нарожать султану новых сыновей и посадить на престол свое отродье.

Раньше Анастасия хорошо понимала выражение «обидно до слез»; сейчас ей было больно настолько, что даже слез не было. За что?! За то, что провела ночь в султанских покоях? Так тут таких, как она, много. С той только разницей, что с остальными султан занимался тем, чем положено заниматься с наложницами, а с ней – просто болтал. За то, что подарок прислал? Так и подарок она тут не единственная получила.

За непохожесть? За то, что не плакала и не сплетничала, а смеялась и пела? Ну, наверное, и в самом деле за это.

Отравила… Да она скорей на себя бы руки наложила, получи она доступ к яду. Ну, может, защищаясь, и смогла бы ударить, а может, и покалечить, но поднять руку на беззащитного ребенка – это вообще абсурд! Хотя – не для этой страны. Если тут отцы приказывали удушить сыновей и внуков, а братья – братьев и племянников, то мысль о том, что кто-то мог отравить малыша, абсурдной уже не казалась. Но почему подумали о ней?! Не о гордой полячке, которая имела, в отличие от Махидевран, только одного сына. И не о Фюлане, которая в случае потери единственного сына уступала этой самой Махидевран титул матери старшего наследника…

А еще чуть позже началась эпидемия чумы, а следом за ней – оспы.

Что делалось в Стамбуле, она не знала. Говорили, что трупы валяются прямо на улице, что их некому убирать и вонь от гниения человеческой плоти не то что не дает дышать, а даже режет глаза. Что по улицам бегают стаи крыс, бросаясь на людей. Что все это – ерунда, никакой чумы нет и в помине, а оспа – что оспа? Обычное обострение, от нее никогда много народу не умирало… Ну разве что маленькие детишки в совсем уж многодетных семьях…

Чему верить, Анастасия не знала, да и теперь, после этих «веселеньких баек» о ней самой, не верила вообще ничему и никому.

Сам гарем болезнь пощадила – может быть, потому, что здесь всегда свято блюли чистоту. Впрочем, когда уже шептались, что болезнь сходит на нет, неожиданно умер маленький Махмуд.

Анастасия стала свидетельницей безобразной сцены. Фюлане, черная от горя, прошла по коридору и не заметила идущую навстречу Гюльбахар-Махидевран. Две женщины столкнулись в проходе.

– Ты должна уступать мне дорогу, – надменно заявила Махидевран. – Ведь теперь не ты мать старшего наследника, а я! Кончилась твоя власть!

И толкнула несчастную мать.

Анастасия сжала кулаки. Она была слишком далеко, да и пока проберешься через всю эту свиту…

Но другая женщина, видимо, думала точно так же, как и она. Красивая блондинка с лицом Снежной королевы, коротко размахнувшись, вмазала прекрасной черкешенке по лицу. То ли так получилось, то ли била умеючи, но из прекрасного породистого носа Гюльбахар потекла струйка крови.

Махидевран взвыла и вцепилась сопернице в волосы.

– Смотри, смотри, она ее сейчас придушит! – возбужденно шептались девушки за спиной Анастасии.

Она развернулась и пошла прочь. Могла бы – тоже ударила бы ту, которая недостойна была считаться женщиной. А ведь маленький Ахмед тоже умер совсем недавно! Как же она может?!

Но смотреть на эту возню на полу – увольте. Разнимут и без нее.

– А кто была эта блондинка? – спросила она у Гюлесен, которая, как водится, знала все – даже то, чему сама не была свидетельницей.

– Ты не знаешь?! Это же Гюльфем! Вторая жена нашего султана! Она, кстати, откуда-то примерно оттуда же, откуда и ты – из Польши. Только она настоящая полячка, а ты – эта самая… как ее…

– Украинка, – подсказала Анастасия. Способность Гюлесен раздобывать информацию ее просто восхищала.

– Да, точно. Так вот, Гюльфем ненавидит Гюльбахар, ведь та похитила у нее сердце Сулеймана. А ее султан тоже любил! Но – недолго. Она холодная, как ледышка, не умеет разжечь в мужчине настоящую страсть! И потом, когда Сулейман несколько раз вызвал Гюльбахар, Гюльфем сама отказалась выходить со всеми остальными, чтобы спеть или станцевать для Сулеймана. Наверное, думала, он сам о ней вспомнит! А он и не вспомнил. Вот так и о тебе забудет! Сколько раз говорить: отправь письмо! А ты – все «нет» да «нет». Вы, славянки, какие-то дурные!

– Мы гордые.

– Гордость хороша у себя дома, когда твой парень любит только тебя и имеет право только на тебя. И то его надо держать на коротком поводке, чтобы счастье не упустить. А тут, когда вокруг так много красивых девушек и каждая только и мечтает оказаться в постели у султана – хотя бы на одну ночь! – такая гордость называется дуростью.

Через пару дней вернулось войско.

Сулейман возвращался в охваченную эпидемией столицу, а сердце Анастасии прыгало где-то в районе горла.

Хорошо, что он возвращается. Хорошо, что живой. Хотя – участвуют ли сами султаны в сражениях? Наверное, нет, но даже и так – все равно опасно.

Плохо, что он возвращается: ведь в Стамбуле эпидемия. Вернуться с войны (сейчас ей было абсолютно все равно, с кем он там воевал!) – и умереть от такой неприятной болезни…

Плохо, что возвращается, ведь его ждет могила маленького сына.

Плохо, что возвращается, ведь Анастасия не знает, что ей делать дальше – с самой собой, со своими эмоциями…

Она не знала, когда увидит султана, и не знала, какое чувство сильнее – желание его увидеть или страх.

Но назавтра почти покинувшая город болезнь унесла еще одну жизнь – жизнь маленького Мурада.

На этот раз в смертях – шепотом, потише, чем говорили об Анастасии, – обвиняли Махидевран. И тогда Анастасия еще не знала о том, что пройдет всего пятнадцать лет – и виновницей детских смертей снова назовут ее. Мало того – появится слух, что «несчастная Махидевран» незадолго до этого родила еще одного ребенка – девочку, у которой даже не было имени, поскольку мать ждала возвращения мужа. И что этот ребенок тоже умер, причем умер безымянным, отравленный (как будто грудничка можно отравить) «этой рыжеволосой славянской ведьмой».