Читать книгу "Двенадцать детей Парижа - Тим Уиллокс"

– У виселиц повернуть на север, к Тамплю, и искать трех пчел.

– Да, и вы окажетесь у самой двери. Надеюсь, близость Тампля придаст вам уверенности, сударь. Это крепость рыцарей ордена святого Иоанна.

– А зачем мне потребуется уверенность?

– Я просто из вежливости, сударь. Чем еще могу вам помочь?

– Скажи, как найти коллеж д’Аркур.

Вряд ли это можно было даже назвать ловушкой, но Малыша Кристьена слова Матиаса застали врасплох. Обман был так распространен в Лувре, что правда могла оказаться лучшей из хитростей.

– В городе очень много коллежей, сударь. Боюсь, я почти ничего о них не знаю – разве что почти все они находятся на левом берегу.

– Мне говорили, он где-то рядом с таверной под названием «Красный бык».

– Таверн в Париже в десять раз больше, чем коллежей, сударь.

Тангейзер улыбнулся. Больше он ничего не спрашивал.

Пикар заморгал, словно не понимая, кто кого перехитрил. Он знал, что госпитальеру известно местонахождение обоих зданий, поскольку видел его там. Тем не менее он рискнул не признаваться в этом. Имитация полного неведения, похоже, казалась ему наилучшей тактикой, и Кристьен не отступал от нее.

– Хотите, чтобы я навел справки, сударь? – предложил он.

– Я сам все узнаю, можешь не сомневаться.

В менее людном месте иоаннит приступил бы к дознанию немедленно. Вранье Кристьена подтверждало, что тот следил за Тангейзером до его встречи с Рецем. Вероятно, служитель из коллежа отправил ему посыльного, пока Матиас ел. Что же такого натворил Орланду, чтобы спровоцировать эту слежку? Но любопытство могло подождать. Тангейзеру не терпелось увидеть Карлу, а названный адрес выглядел вполне правдоподобно.

– И последнее, но очень важное, – сказал он. – Ваши обезьяны умирают от жажды.

– Мои обезьяны, сударь?

– Позаботься, чтобы их напоили и покормили. Немедленно.

Кристьен поклонился и отошел на безопасное расстояние, а затем повернулся и поспешил прочь.

Рыцарь же услышал шаги и бряцание оружия.

– Вот где эта свинья! – прозвучал за его спиной чей-то голос.

Повернувшись, госпитальер оказался лицом к лицу с довольно странной компанией.

Четверо одетых в черное гугенотов в угрожающих позах: старший – тот самый забияка со двора, младший, юный подросток, и два шотландских гвардейца в своих красно-зелено-белых мундирах по обе стороны от них. Чуть впереди и сбоку Доминик Ле Телье, злое лицо которого не предвещало ничего хорошего. Один из гугенотов держал Грегуара, обхватив его сзади за шею.

– Столько мужчин на беспомощного мальчишку! – усмехнулся Тангейзер. – Отпустите его.

– Эти благородные дворяне… – начал Ле Телье.

– Пусть эти благородные дворяне отпустят парня.

Гугенот толкнул Грегуара вперед. На его щеке краснел след от удара.

– Все в порядке, приятель? – Тангейзер взял мальчика за плечо.

Тот кивнул.

– Стань за моей спиной, – велел Тангейзер и повернулся к Доминику. – И который из этих доблестных воинов его ударил? Или это решили размяться шотландские гвардейцы?

– Негодяй получил заслуженное наказание. Он меня оскорбил.

– Можешь повторить, что он сказал?

Ле Телье вытаращил глаза.

– Хватит, – прорычал забияка со двора. – Перейдем к делу.

– Подожди своей очереди или вытаскивай меч, – ответил Матиас и снова посмотрел на Доминика. – Грегуар мой лакей. Если его требуется наказать, я сделаю это сам.

Ле Телье склонил голову:

– Я не знал, сударь. Приношу свои извинения.

– Тогда к делу.

– Эти благородные дворяне утверждают, что вы их оскорбили.

– Всех четверых? И когда это я успел?

– Они братья. Оскорбление одного – это оскорбление всех.

Длинный текст дуэльного кодекса был предназначен – подобно законам рыцарства и правилам ведения войн – для сохранения иллюзий тех, кто считал себя слишком цивилизованным для открытого насилия. Согласно кодексу, оскорбление могло быть нанесено словом или действием, и поскольку обе категории могли толковаться очень широко, поединки были весьма распространены. Тангейзер никогда не дрался на официальной дуэли, предпочитая решать дело без дурацкого ритуала. Но в отличие от насилия, творимого низшими сословиями, дуэль находилась под защитой закона, и госпитальеру это было на руку.

Доминик тем временем указал на забияку:

– Бенедикт…

– Оставим его имя тому, кто будет делать надпись на его надгробии, – перебил его Матиас.

Подобная неучтивость еще больше разъярила братьев.

– Господин Бенедикт, – продолжил Ле Телье, – утверждает, что вы нанесли ему травму бесчестным, коварным и унизительным способом. Поэтому он имеет право без всяких обсуждений и расследований вызвать вас на поединок – если только вы не откажетесь от дуэли, возместив причиненный ущерб.

Тангейзер подумал о Карле – она бы это не одобрила. Если официальное извинение, пусть неискреннее, разрешит конфликт, он должен извиниться, ради нее. Рыцарь сглотнул:

– И какая же сатисфакция нужна благородному дворянину?

В его устах «благородный дворянин» прозвучало как «дерьмо», и это не укрылось от присутствующих.

Бенедикт шагнул вперед:

– Отрубить себе указательный палец правой руки.

Тангейзер почувствовал облегчение, словно сбросил с плеч тяжелый груз.

– А если я откажусь? – поинтересовался он.

– Отказ будет означать, что я лжец, – ответил Бенедикт. – А поскольку жить с таким клеймом невозможно, смерть должна забрать одного из нас.

Вперед выступил другой брат.

– Однако, – заговорил он, – поскольку вышеупомянутая бесчестная травма не позволяет моему брату участвовать в дуэли, то я, Октавьен, заявляю о своем праве драться вместо него.

Тангейзер вновь посмотрел на Доминика:

– И это жульничество считается законным?

– Младшие братся часто дерутся вместо старших, – пожал тот плечами.

– Подумайте о предложении моего брата, – сказал Октавьен. – Я убил пятерых на дуэлях.

– Пятерых? – иоаннит повернулся к Бенедикту. – Я, конечно, весь дрожу от страха, но позволь всем взглянуть на твое увечье, а то кое-кто может ошибочно посчитать тебя трусливым сукиным сыном.

Пострадавший помахал указательным пальцем перед лицом Матиаса. Палец распух до размеров шпульки с нитками и посинел. Тангейзер схватил его и вывернул. Громкий треск вместе с воплем Бенедикта эхом отразились от стен вестибюля. Госпитальер почувствовал, как под его рукой рвутся сухожилия. Его жертва рухнула на колени, стуча зубами, а сам он посмотрел на Октавьена: