Читать книгу "История борделей с древнейших времен - Зигмунд Кинси"

Менексен. О ком ты говоришь? Видимо, об Аспазии?

Сократ. Да, я имею в виду ее и еще Конна, сына Метробия. Оба они – мои учителя, он обучал меня музыке, она – риторике. И нет ничего удивительного в том, что человек, воспитанный таким образом, искусен в речах…»

И далее Сократ воспроизводит речь Аспазии, посвященную памяти павших воинов, которая приводит Менексена в восторг.

«Менексен. Клянусь Зевсом, Сократ, если верить тебе, счастлива Аспазия: будучи женщиной, она способна составлять подобные речи!

Сократ. Но если ты мне не веришь, пойдем со мною, и ты услышишь ее самое.

Менексен. Сократ, я часто встречал Аспазию и знаю, какова она.

Сократ. Что же? Разве ты не восхищаешься ею и не благодарен ей за эту речь?

Менексен. Напротив. Сократ, весьма благодарен за эту речь ей или же тому – кем бы он ни был, – кто пересказал ее речь тебе. А вдобавок я испытываю великую благодарность к тому, кто ее сейчас произнес.

Сократ. Отлично. Только не выдавай меня, тогда я и впредь буду сообщать тебе многие ее прекрасные политические речи.

Менексен. Будь уверен, не выдам. Лишь бы ты мне их сообщал.

Сократ. Пусть будет так».

Сократ познакомил Аспазию с Периклом, и вскоре афинский стратег стал открыто жить с гетерой. Афиняне с возмущением передавали друг другу: «На глазах у всех он целует ее, когда уходит из дома и когда приходит». В Афинах, где подобные «оргии» с законными женами считались чем-то из ряда вон выходящим, проявление открыто чувств, причем не вожделения, а нежности к гетере, вызывало настоящий скандал. Драматург Кратин заставил персонажа своей пьесы произнести со сцены такие слова: «Отвратительная похоть породила его Геру – Аспазию, наложницу с собачьими глазами».

А знаменитый комедиограф Аристофан обвинил Перикла и заодно Аспазию в войне с Мегарой. (Правда, сделал он это благоразумно, через три года после смерти Перикла.)

Но вот в Мегарах, после игр и выпивки,

Симефу-девку молодежь похитила.

Тогда мегарцы, горем распаленные,

Похитили двух девок у Аспасии.

И тут война всегреческая вспыхнула,

Три потаскушки были ей причиною.

И вот Перикл, как олимпиец, молнии

И громы мечет, потрясая Грецию.

Его законы, словно песня пьяная:

«На рынке, в поле, на земле и на море

Мегарцам находиться запрещается».

Тогда мегарцы, натерпевшись голода,

Спартанцев просят отменить решение,

Что из-за девок приняли афиняне.

А нас просили часто – мы не сжалились.

Тут началось бряцание оружием.

Дело дошло и до суда: Аспазию обвинили в богохульстве, в сводничестве, безнравственности и развращении юных афинянок. Выступая в ее защиту, Перикл не мог сдержать слез. «Он вряд ли пролил бы столько слез, если бы речь шла о его собственной жизни», – заметил Эсхил. Слезы стратега настолько поразили судей, что те сняли все обвинения.

Перикл не мог сделать Аспазию своей законной женой: ему мешал закон, принятый им же, запрещавший афинянам браки с чужестранцами, но, когда двоих рожденных в законном браке сыновей унес мор, стратег заставил афинян признать законным его сына от Аспазии, предусмотрительно названного Периклом.

После смерти стратега Аспазия незамедлительно сошлась с демократом Лисиклом – ей необходимо было укрепить свое положение в Афинах, а также положение сына – наследника Перикла. Лисикл, возможно, благодаря ее урокам превратился в прекрасного оратора и стал очень популярен в Афинах. Но судьба переменчива: через год Лисикла уже избрали стратегом, еще через несколько месяцев он погиб в одном из сражений. Не были мойры благосклонны и к сыну Аспазии Периклу-младшему. Он одержал блестящую победу над спартанцами в морской битве при Аргинусских островах, но был приговорен к смертной казни афинянами за то, что во время бури вынужден был оставить тела погибших соотечественников в море, а не привез их на родину и не предал земле, как полагалось. Пережив возлюбленного и сына, состарившаяся Аспазия умерла в безвестности.

Веком позже Аспазии – в 390 году до н. э. родилась еще одна женщина, которая сводила Афины с ума. Ее звали Мнесарет (Помнящая о добродетелях), и родом она была из маленького беотийского города Феспии. Ее отцом был состоятельный врач Эпикл. Неизвестно, что заставило девушку уйти из дома. Одни говорили, что ей наскучила провинциальная жизнь, другие – что ее отец был осужден и изгнан из родного города и Мнесарет была вынуждена зарабатывать для себя и своей семьи средства к существованию.

Как и Аспазия, Мнесарет приехала в Афины и покорила их своей красотой. В Афинах девушку прозвали Фриной, что по-гречески значит «жаба». Однако это был комплимент: греки отметили необычную светлую кожу беотийки, напоминавшую им кожу с брюшка жабы.

В отличие от Аспазии Фрина не стала содержать бродель, она работала одна и сделала ставку не на философов, а на художников.

Кажется, она хорошо изучила трактат Ксенофонта о советах, которые дал гетере Феодоте Сократ: использовать все доступные способы пиара, заставлять желать себя, создавая впечатление, что получить тебя трудно, но не невозможно, действовать не прямо, а намеками.

Она назначила царю Лидии непомерно высокую сумму за свидание (говорили, что ему пришлось поднять в своей стране налоги, чтобы восстановить недостачу в государственной казне), но отдалась бесплатно философу Диогену, поскольку восхищалась его умом. С тех пор каждый ее любовник был уверен, что его красота и обаяние перевешивают все богатства Лидии, а умом он почти сравнился с Диогеном и платил за ночь с Фриной целое состояние, будучи уверенным, что ему здорово повезло, если такая разборчивая гетера остановила на нем свой выбор.

Она скрывала свое тело от любовника до самого последнего момента, обнажаясь только в полутьме спальни, но охотно позировала скульпторам и художникам, прославлявшим ее красоту.

Самыми знаменитыми ее изображениями были картина Апеллеса «Афродита Анадиомена» и статуя Афродиты Книдской работы скульптора Праксителя. Картина, написанная для храма Асклепия, изображавшая новорожденную богиню, выходящую из волн, не сохранилась, но мы можем судить о ней по одной из помпейских фресок.

Афродиту Пракситель изобразил как одетой, так и обнаженной. Целомудренную «одетую» статую приобрел остров Кос, а воспевающую обнаженное тело, лучащуюся божественной красотой – остров Книд.

В качестве платы за позирование Фрина попросила у Праксителя подарить ей одну из его статуй. Он предложил ей выбирать, она же сказала, что должна подумать. Через несколько дней она бросилась к нему на улице, крича, что его мастерская в огне. Он в отчаянии воскликнул: «Если сгорят Сатир и Эрот, я погиб». Тогда Фрина призналась, что пожар – выдумка, она просто хотела узнать, какие из своих работ сам скульптор ценит больше всего. Фрина выбрала Эрота и подарила его своей родной Феспии.